Пусть выполнение намеченного действия прервано во время самого выполнения. Если бы сцепление соответствующего случая и выполнения намерения имело бы решающее значение, то после прерывания действия ничего не могло бы начаться без повторного наступления соответствующего случая, если само начатое действие не порождает силы для следующего действия. Можно сравнить это со случаями, когда действенность намерения исчерпывается после его срабатывания на первый же соответствующий случай. Я ограничусь упоминанием только некоторых результатов исследований Овсянкиной, существенных для рассматриваемого вопроса.
Действия, которые использовались в экспериментах Овсянкиной, были не слишком интересны. Они состояли, например, в составлении фигур из цветного строительного материала, в переписывании корреляционной схемы сдвига ранговых мест, в нанизывании бусинок, вылепливании животного из пластилина и т.д.
В момент прерывания первого действия можно наблюдать очень сильный и яркий эффект. Испытуемый сопротивляется прерыванию своего действия (даже не особенно приятного). Это сопротивление временами принимает весьма упорные формы. Силы, противодействующие прерыванию, по-видимому, тесно связаны, помимо всего прочего, с процессом действия как таковым, с его структурой и отношениями с более широкими целостностями.
В связи с рассматриваемой проблемой особый интерес представляют следующие вопросы. Что получится, если испытуемый все же, в соответствии с инструкцией, обратится ко второму действию, прервавшему первое, и закончит его? В этом случае возникает, говоря коротко, чрезвычайно сильная тенденция к возобновлению первого действия.
В опытах использовались два типа прерывания. Первый тип составляют «случайные» перерывы: как будто благодаря случайной неисправности гаснет свет; у экспериментатора падает ящик с мелкими предметами и испытуемый из вежливости помогает их собрать и т.д. Второй тип прерывания осуществляется путем прямой инструкции, требующей перехода к другому действию.
Хотя случайные перерывы растягивались приблизительно на 20 минут, все они без исключения вели к возобновлению первого действия. Очень часто возобновление первого действия наблюдалось даже при прерывании путем постановки другой задачи, иногда после промежутка времени почти в целый час. При этом испытуемый знал, что экспериментатор совершенно не требует возобновления, иногда даже пря¬мо запрещает его.
Особый интерес для нас представляет сам акт возобновления. Обнаружилось, что тенденция к возобновлению усиливается, как только испытуемый вновь видит перед собой материал первого незаконченного действия (например, лист бумаги с начатым рисунком). Но и при отсутствии этого внешнего раздражителя обнаруживается сильная тенденция к возобновлению действия. Наблюдения за поведением испытуемых и данные самонаблюдения показывают, что даже если испытуемый не думает во время новой работы о первом задании, по истечении нескольких секунд после окончания второй работы возникает позыв возобновить первую работу, иногда сначала в неопределенной форме «хочется закончить еще что-то» без определенного осознания, что именно.
Дело здесь чаще всего не в упорстве самой деятельности, имеющей место, например, при настойчивом рифмовании бессмысленных слогов, а в тенденции, которая обычно направлена на окончание деятельности или на достижение эквивалентного ему эффекта устранения внутреннего напряжения. Соответственно этому, тенденция к возобновлению несравненно чаще отсутствует в том случае, если первое действие не имеет четкого конца, а является непрерывно длящейся деятельностью.
Здесь не место разбирать остальные результаты и возможные возражения. Необходимо отметить только одно. Сила тенденции к возобновлению зависит непосредственно не от интенсивности предшествующего волевого акта, а прежде всего от внутреннего отношения испытуемого к деятельности. «Чистые испытуемые», то есть такие, которые «делают вес, что велит экспериментатор», так сказать, передав экспериментатору свою волю, не проявляют тенденции к возобновлению или проявляют се лишь в очень слабой степени. Следовательно, испытуемый должен действительно хотеть выполнить данное конкретное действие.
При этом важно, какие центральные волевые цели заставляют испытуемого принять инструкцию экспериментатора. Если, например, экспериментатор просит испытуемого выполнить определенную работу, поскольку она нужна ему для других опытов, то испытуемый берется за такую работу не в качестве «испытуемого», но из-за желания оказать любезность экспериментатору в качестве, так сказать, партнера по исследованию или светского человека. Соответствующее действие является в таком случае действием «всерьез». В таких случаях тенденция к возобновлению существенно сильнее, чем если речь идет просто о «действии по инструкции».
Мы стоим, следовательно, перед следующим фактом: обнаруживается сила, которая даже после относительно длительного перерыва побуждает к окончанию прерванного действия. Ее проявление никак не связано с наличием внешнего побуждения к возобновлению действия после прерывания, напротив, возобновление часто возникает спонтанно и исходит изнутри.
Другие примеры.
На одном собрании были подняты некоторые вопросы, но разрешение их не было доведено до конца. В таком случае этими вопросами начинают заниматься потом, и они на долгое время могут стать предметом разговоров между людьми. Это бывает прежде всего тогда, когда эти вопросы сильнее затрагивают личность.
Некто хотел помочь школьнику в решении математической задачи, но, не доведя его до конца, был чем-то отвлечен. Эта задача, неинтересная сама по себе, может всплыть в сознании долгое время спустя.
Некто погрузился в чтение глупого газетного романа, но не дочитал его до конца. Этот роман может годами преследовать его.
Здесь важен тот экспериментально обнаруженный факт, что «интерес» нельзя рассматривать в подобных случаях как решающее условие.
В заключение необходимо отметить те теоретически важные случаи, когда определенная содержательная связь между первоначальным действием и прервавшим его действием является причиной того, что тенденция к возобновлению отсутствует. Например, ребенка, рассказывавшего какую-нибудь историю, прерывают предложением нарисовать какую-нибудь сцену из этой истории. Возобновления рассказа в таком случае не последует, — очевидно потому, что этим рисунком предшествующая деятельность рассказывания была каким-то образом завершена. Можно сказать, что здесь имеет место своего рода «замещающее завершение» рассказа. Мне представляется, что такие случаи хорошо освещают природу тех сил, которые задействованы при выполнении намерения. Важно также, что в случаях возобновления прерванной работы возобновленное действие вовсе не должно представлять собой «недостающий кусок» первоначального действия; после перерыва может начаться совершенно иначе структурированное действие, однако направленное на ту же цель. Иногда возобновление может вообще принять форму игры с соответствующим материалом.
