Проблему награды и наказания мы будем обсуждать здесь не во всей ее полноте. Ибо в качестве педагогической проблемы вопрос о том, возможно ли вообще избежать наказания и вознаграждения, является частью базовой диалектической проблемы «ненасильственного воспитания»; положительное или отрицательное отношение к педагогике, воздерживающейся от использования наград и наказаний в качестве основного воспитательного воздействия является, несомненно, не столько психологической проблемой, сколько вопросом мировоззренческой установки.

Я хотел бы ограничиться здесь прежде всего психологическим, то есть, с педагогической точки зрения, «техническим» вопросом — а именно, вопросом о применении награды и наказания в качестве вспомогательного средства для того, чтобы побудить ребенка к определенному поведению (действию или воздержанию от действия) путем обещания награды или угрозы наказания.

При этом награду и наказание следует понимать здесь не как социологическую или юридическую категорию, но как психологическое понятие, так что одно и то же действие может быть, в зависимости от общей ситуации ребенка, в одном случае наказанием, а в другом — наградой.

Об обещании награды или угрозе наказания речь идет лишь в том случае, когда ребенок должен осуществить действие или продемонстрировать поведение, отличное от того, к которому его непосредственно тянет в данный момент. Например, ребенок должен решить задачу, выполнить определенную работу или сделать то, что ему неприятно, к чему он равнодушен или интерес к чему достаточно слаб по сравнению с усилиями, которые необходимо затратить. Ребенок должен решить арифметическую задачу, но он не любит арифметики. Или он должен съесть определенную еду, которую он терпеть не может.

Если бы желаемые воспитателем действия были притягательны для ребенка сами по себе, то награда и наказание были бы излишни. Ибо тогда ребенок двигался бы в нужном направлении по своему собственному побуждению.

Таким образом, награда и наказание должны побуждать ребенка к тому, чтобы выполнить определенное предписание или не нарушать запрет, то есть воздерживаться от привлекательного или желанного для него действия.

Во всяком случае, ситуацию награды или наказания следует противопоставить той ситуации, в которой поведение ребенка управляется первичным или производным интересом к самому делу [1].

Если, с чисто психологической точки зрения, задаться вопросом о том, что благоприятнее для выполнения определенной задачи — интерес к делу или ожидание награды либо наказания, напрашивается ответ, что естественный интерес благоприятнее. В этом случае потребность ребенка уже обладает достаточной душевной энерги­ей; в противном случае она отсутствует. Однако было бы опрометчиво утверждать, что в случае естественного интереса всегда налицо больше энергии. Ведь достаточно суровое наказание или страстно желаемое вознаграждение при определенных обстоятельствах могут, конечно же, пробуждать гораздо более мощные и глубокие силы, чем сам по себе интерес к соответствующему действию.

Когда пытаются обосновать психологическое преимущество «естественного» интереса в противовес «искусственности» второго метода, при этом используют понятия, которые нуждаются в гораздо более точной формулировке, чтобы стать психологически убедительными. Ибо в тех случаях, где речь идет об интересе ребенка к самому предмету, этот интерес является, обычно, так или иначе «производным»: естественный интерес ребенка к цифрам или буквам может основываться, например, на том, что ребенку интересны различные маршруты трамвая, или номера домов, или вывески магазинов.

Так что и в тех случаях, когда ребенок сам проявляет интерес к цифрам или буквам, назвать этот интерес «естественным» можно лишь с оговоркой. Он мог развиться, например, в результате жизни ребенка в определенной городской среде; всегда он каким-то образом опосредован и произволен от некоторых исходных потребностей.

Совершенно аналогично обстоит дело в большинстве случаев даже тогда, когда налицо живой интерес.

Исходя из этого, наказание и вознаграждение могли бы показаться лишь попыткой педагогов преднамеренно распространять такого рода интерес на те ситуации, в которых волею судьбы (можно сказать, случайно) он пока еще не возник. И, по сути, в детской психологии и в психологии развития — причем не только у представителей рефлексологии — можно часто встретить мнение о том, что основная задача вознаграждения и наказания маленького ребенка — «ассоциативное» создание нужной заинтересованности. Таким образом, ликвидировалось бы — что было бы фатально для одних педагогов и весьма приятно для других — всякое глубинное психологическое различие между педагогикой, основанной на интересе, и использованием награды и наказания.

Если мы хотим составить себе представление о круге соответствующих процессов и об их видах, то прежде всего необходимо более детально ознакомиться со строением конкретной психологической ситуации, о которой идет речь. Ибо поведение ребенка и психологический смысл того или иного воздействия в ситуации награды и наказания, как и другие формы поведения и эффекты воздействий, отнюдь не определяются изолированным стимулом самим по себе или отдельным внутрипсихическим процессом. Его нельзя в достаточной мере охарактеризовать простым отнесением к «естественной» или «производной» потребности. Напротив, понять эффект того или иного воздействия или реальное поведение возможно, только рассмотрев положение данного процесса в целостном контексте каждой конкретной ситуации. Другими словами, определить фактический процесс можно лишь из отношения между обладающим теми или иными особенностями индивидом и конкретной структурой соответствующей ситуации [2].

В работе и игре, в выражении чувств и действии, при аффективной реакции — всегда реальный процесс в известной степени определяется текущей структурой окружения. (При этом стоит иметь в виду не только наличную в данный момент ситуацию в узком смысле слова, но и более широкое психологическое жизненное пространство, обычно называемое «средой».) Таким образом, задача научного представления психологического окружения приобретает фундаментальную значимость, в частности для важнейшего вопроса психологии — для объяснения психологической динамики. Однако до последнего времени адекватные средства решения этой задачи отсутствовали. Представленные здесь соображения можно рассматривать, отвлекаясь от конкретной темы (влияние награды и наказания), как элементарную иллюстрацию метода, который я считаю существенным шагом в решении этой задачи.

Дальнейший анализ этой ситуации будет проходить в следующей форме: я попытаюсь построить точное топологическое изображение общей структуры ситуации, особенно факторов, имеющих решающее значение с точки зрения динамики. Я в основном представляю сразу результаты, обходясь без подробных объяснений и рассчитывая на непосредственное понимание того, почему одни психологические особенности ситуации я изображаю как «барьер», другие — как «векторы» (силы), а третьи — как «области».

В этом состоит собственно задача исследования и здесь кроются основные трудности создания психологического представления ситуации, которое в конечном итоге выглядит, как правило, довольно простым. Однако при такого рода топологическом изображении недопустимо рассматривать какие-либо особенности ситуации изолированно, как это легко происходит при чисто словесном описании ситуации. Применяемый здесь способ анализа, напротив, вынуждает нас исходить прежде всего из общей ситуации как единого целого. По этой причине, а также по причине понятийной точности этого способа представления, при его применении следует каждый раз учитывать целый круг неявных побочных последствий.

С другой стороны, такого рода представление по тем же причинам позволяет охватить в единой картине крайне широкий круг первоначально не связанных между собой или противоречащих друг другу элементов и прояснить их внутренние взаимосвязи. Ниже я ограничусь обсуждением лишь основных линий соответствующих целостных ситуаций. Они являются основой и для понимания разнообразных смешанных вариантов и взаимных наслоений многих отдельных конкретных случаев.

Прежде всего мы вкратце обсудим некоторые особенности ситуации, определяемой интересом к делу, а потом обратимся к психологической ситуации награды и наказания (сначала к ситуации предписания, а затем к ситуации запрета).

Здесь не место снова обсуждать, вправе ли психология использовать понятия математической топологии, то есть весьма общего учения о неметрических качественных взаимосвязях. Однако я хотел бы подчеркнуть, что речь идет здесь не об изображении физически-географической ситуации или «объективной» социологической ситуации, но об изображении структуры существующей для ребенка психологической ситуации. Нет необходимости специально подчеркивать, что представляемые ниже векторы не изображают физические силы.

I. Ситуация интереса к делу

В том случае, когда ребенок обращается к тому или иному занятию (будь то решение задачи или игра с куклой) в силу интереса к самому этому занятию, структура ситуации в динамическом отношении достаточно проста. Ситуация определяется здесь притяжением или, как мы говорим, положительной побудительностью [3] (см. рис. 1). Например, ребенок (Р) находится рядом с куклой (К). Игра с куклой для ребенка обладает в данный момент побудительностью, так что в психологическом поле существует сила (вектор v), направленная от ребенка к игре с куклой. Если это притяжение достаточно сильное по сравнению с прочими имеющимися в данной ситуации психологическими силами, то оно запустит действие ребенка в этом направлении.

Как поведет себя ребенок, когда такого рода действие в направлении имеющегося побудителя столкнется с трудностями, например, если доступ к кукле ему преградит скамейка или же достижению куклы будет противостоять запрет взрослого или сфера влияния другого ребенка? Психологически такого рода трудность (неважно, физической или социальной природы) означает, что между ребенком и куклой находится барьер (Б, рис. 2). Такого рода барьер затрудняет действие ребенка в направлении цели; как правило, действие не прекращается совсем, но отклоняется от первоначального направления [4].

Например, ребенок может попытаться обойти скамейку, или уговорить взрослого, или «одолжить» куклу у своего товарища «хоть на минутку».

В общем виде можно сформулировать следующую динамическую особенность такого обусловленного «интересом к самой цели» процесса: если какие-либо трудности сбивают ребенка с первоначального направления (рис. 3), то вместе с изменением местоположения цели по отношению к ребенку меняется и направление сил поля таким образом, что всегда имеется вектор (v) в направлении цели, который запускает соответствующий процесс. Таким образом, поведение выглядит отчетливо «целенаправленным». В такой ситуации господствует «естественная телеология».

То, что обычно называют телеологией и рассматривают в качестве специфической особенности живых существ, есть по большей части не что иное, как выражение следу­ющего факта: положительный побудитель определяет ситуацию таким образом, что направление сил поля изменяется в соответствии с изменением местоположения субъекта.

1. Вид и локализация побудительности

Как было упомянуто выше, занятие или поведение, требуемое от ребенка в ситуации награды или наказания, обладает не положительной, а отрицательной побудительностью. Например, ребенку не доставляет никакого удовольствия исписывать целую страницу буквой /, или не хочется считать. Можно сказать, что на ребенка действует вектор, отталкивающий его от задания (3, рис. 4).

Уже из этого обстоятельства вытекает несколько простых, но педагогически существенных фактов. В соответствии с отрицательной побудительностью задания ребенок демонстрирует не тенденцию приближаться к заданию как можно ближе, как это было в ситуации интереса, а наоборот, тенденцию держаться как можно дальше от задания. Вместо того, чтобы, как в ситуации интереса, радоваться каждой возможности приближения и использовать ее, ребенок старается активно воспрепятствовать всякому приближению и сначала пытается, насколько это возможно, отодвинуть выполнение задания во времени. Такого рода задания обычно выполняются только тогда, когда другого выхода уже не остается, только в самую последнюю минуту. И даже когда ребенок уже начал его выполнять, все равно сохраняется тенденция увильнуть от выполнения задания, как только представится возможность.

Если мы хотим побудить ребенка решать задачу вопреки его нежеланию, то прежде всего надо побудить его «переключиться» с его теперешнего занятия, например, какой-нибудь игры, на арифметическую задачу. Динамически это означает, что каким-то образом должно быть создано поле сил, противонаправленное вектору (v₃) и достаточно сильное, чтобы его преодолеть.

Одна из возможностей для этого состоит в угрозе наказания. При этом поначалу не имеет особого значения, является ли угроза наказания явной, или же она скрыта.

Например, ребенку говорят: если ты не будешь считать, я тебя поколочу, или ты не поедешь на загородную прогулку, или ты получишь плохую отметку, или ты останешься на второй год. Таким образом, здесь вводится второй негативный побудитель, вторая неприятность. Чтобы создать поле сил, противонаправленное вектору, исходящему из первого отрицательного побудителя, создается второй отрицательный побудитель «позади» ребенка.

Таким образом, общая ситуация при угрозе наказания топологически соответствует рис. 5: ребенок находится между двумя негативными побудителями — арифметической задачей (3) и наказанием (Н). При этом для того, чтобы угроза наказания была действенной, исходящий от нее вектор должен быть настолько сильным, чтобы превосходить вектор задачи (v₃) даже тогда, когда ребенок находится в непосредственной близости от неприятной задачи, и чтобы потом удерживать ребенка в поле неприятной ему задачи [5].

Чтобы сильнее подчеркнуть отличие от ситуации интереса, мы начнем с достаточно абстрактного соображения. Если в ситуации интереса та или иная трудность препятствует достижению цели, то направление вектора поля, как мы видели, сразу меняется таким образом, что ребенок снова оказывается направлен на достижение первоначальной цели. Если какая-либо трудность препятствует достижению цели в ситуации наказания, то ребенок сразу же прекращает стремиться к цели.

Чтобы снова побудить ребенка двигаться в направлении задания, выполнять которое ему не хочется, второй негативный побудитель — наказание — должен занять теперь такое положение, чтобы снова оказаться противоположным уже новому направлению вектора v₃ (рис. 6). Таким образом, здесь отсутствует педагогически важная особенность ситуации интереса: ребенок, сталкиваясь с той или иной трудностью, сам снова обращается к заданию (если только эта трудность не слишком неприятна) (см. рис. 3).

Однако в ситуации угрозы наказания и без каких бы то ни было трудностей в выполнении задания, с самого начала и притом в качестве постоянного фактора существует такая констелляция сил, при которой задание отталкивает ребенка. Ведь сама негативная побудительность задания динамически действует аналогично создаваемо­му трудностями барьеру (препятствует приближению), причем во многих отношениях ее воздействие оказывается даже более сильным. Помимо этого, отталкиванию от задания способствует и то, что в силу присутствия в ситуации второго негативного побудителя — наказания, — ребенок оказывается в конфликтной ситуации.

2. Общая характеристика конфликта

Отметим коротко, что конфликт психологически представляет собой такую ситуацию, в которой на индивида одновременно действуют противонаправленные, но приблизительно равные по величине силы. Соответственно, возможны три основных типа конфликтных ситуаций.

1. Индивид находится между двумя положительными побудителями, примерно одинаковыми по силе (рис. 7). Это случай Буриданова осла, умирающего от голода между двумя охапками сена.

Как правило, конфликты как раз этого типа разрешаются достаточно легко, ибо речь в них обычно идет о состояниях подвижного равновесия: приближение к одной из привлекательных возможностей уже нередко дает ей перевес над другой возможностью. Если речь идет о вопросах, глубоко значимых для индивидуума, то выбор одной из двух приятных вещей оказывается, как правило, легче, чем выбор между двумя неприятностями.

Впрочем, и такие конфликтные ситуации также могут приводить к метанию между двумя побудителями. Существенный вклад в это вносит то обстоятельство, что в ре­зультате выбора одной из целей ее побудительность слабеет по сравнению с побуди­тельностью той цели, от которой индивид отказался.

2. Вторая базовая ситуация конфликта налицо в том случае, когда индивид находится между двумя примерно равными по величине отрицательными побудителя­ми. Характерным примером этого является уже обсуждавшаяся выше ситуация наказания (рис. 5), к которой мы еще вернемся.

3. Наконец, существует и такая возможность: один из противонаправленных векторов поля исходит от положительного, а другой — от отрицательного побудителя.

Однако к конфликту это приводит лишь в том случае, когда ребенок находится не между этими двумя побудителями, а когда и позитивный, и негативный векторы действуют на него с одной и той же стороны.

Например, ребенок хочет погладить собаку и в то же самое время боится ее; ему хочется съесть торт, но это запрещено. В этом случае мы имеем дело с конфликтной ситуацией, изображенной на рис. 8. Ниже мы еще будем иметь возможность обсудить такого рода случай более подробно.

3. Стремление к бегству. Внешние барьеры

Таким образом, угроза наказания создает для ребенка конфликтную ситуацию изображенного на рис. 5 типа: ребенок находится между двумя отрицательными побудителями и соответствующими им силами поля. На такого рода давление с двух сторон ребенок должен неизбежно реагировать стремлением избежать обеих неприятностей. Ибо речь идет здесь о подвижном равновесии, о ситуации, в которой малейшее смещение ребенка «в сторону» должно приводить к весьма мощной результирующей силе (v,), направленной перпендикулярно оси наказание—задание (рис. 9). Таким образом, ребенок будет всегда пытаться выйти из поля (в направлении пунктирной стрелки на рис. 9), чтобы избежать и задания, и наказания.

К этому стоит добавить еще и следующее: далеко не всегда ребенок сразу входит в ситуацию угрозы наказания таким образом, что он оказывается между наказанием и неприятным заданием. Довольно часто, например, в том случае, если ребенку надо выполнить неприятное домашнее задание (за невыполнение которого он будет наказан) в течение двух недель, ребенок первоначально находится вне этого конфликта. Наказание и задание выступают для него в этом случае как достаточно единое недиф­ференцированное целое, которое вдвойне неприятно ребенку. И ему не хочется ничего знать обо всем этом неприятном деле. Таким образом, в этой ситуации (рис. 9а) возникает сильная тенденция к бегству, которая порой обусловлена в большей степени угрозой наказания (точнее, усилением неприятности всей ситуации в целом в ре­зультате угрозы наказания), чем неприятностью задания самого по себе.

Простейшая попытка «увильнуть» от задания и наказания одновременно состоит в физическом выходе из поля, — убегании или прятании. Нередко такой выход из поля происходит здесь, как и в других аналогичных конфликтных ситуациях, лишь на время, на несколько минут или часов. В тяжелых случаях регулярных наказаний новая угроза наказания может привести к тому, что ребенок попытается на самом деле убежать из дома. На начальных стадиях детского бродяжничества страх наказания часто играет довольно значительную роль [6].

Иной способ выйти из поля состоит в том, чтобы заняться чем-то другим. Часто ребенок пытается скрыть выход из поля тем, что выбирает другое занятие, против которого взрослым возразить нечего. Он может выполнять другое, более приятное для него домашнее задание или пойти за порученными ему покупками и т.п.

Наконец, иногда ребенок может избегать как наказания, так и выполнения неприятного задания тем, что он более или менее грубо обманывает взрослых. Например, в тех случаях, когда проверить выполнение задания сложно, ребенок может сказать, что сделал его, хотя на самом деле за него и не брался, или же он может сказать (и это более утонченная форма обмана), что некое третье лицо разрешило ему не выполнять это задание, или же сказать, что выполнение задания, по каким-либо причинам, не является необходимым.

Таким образом, создаваемая угрозой наказания конфликтная ситуация порождает весьма сильную тенденцию к выходу из поля (ср. рис. 5 и 9). В соответствии с топологической структурой ситуации и действующими в ней силами поля, ребенок в ней всегда будет неизбежно стремиться к выходу из поля, если только против этого не будет предпринято специальных мер. Таким образом, если взрослый хочет, вопреки отрицательной побудительности задания, заставить ребенка его выполнить, то одной угрозы наказания недостаточно. Необходимо еще позаботиться о том, чтобы ребенок не имел возможности выйти из поля. Это значит, что взрослый должен создать какие-либо барьеры, препятствующие побегу ребенка. И он должен окружить ребенка барьером (Б) таким образом, чтобы ребенок имел возможность выйти на свободу лишь через выполнение задания или через наказание (рис. 10).

Фактически угрозы наказания, которые должны побудить ребенка к опреде­ленному занятию, всегда строятся таким образом, что они — при объединении поля задания и поля наказания — окружают ребенка кольцом. Причем взрослые бывают даже вынуждены выстраивать барьеры так, чтобы не оставлять ребенку никаких «лазеек», сквозь которые он мог бы выскользнуть. Если же взрослому это не удается или если его власть в этом отношении оказывается недостаточной, то ребенок, найдя малейшую «дыру» в барьере, ускользает через нее от наказания.

Простейшим видом таких барьеров являются телесно-физические: взрослый запирает ребенка в комнате до тех пор, пока тот не выполнит задание [8].

Однако чаще всего барьеры имеют социальную природу [9]. Для того, чтобы окружить ребенка барьером, взрослые используют средства власти, которыми они обладают в силу своей социальной позиции во взаимоотношениях с ребенком. И такого рода социальные барьеры являются ничуть не менее реальными, чем физические.

Основывающиеся на социальных факторах барьеры также могут ограничивать свободу передвижения ребенка той или иной жестко ограниченной областью пространства. Например, ребенок может быть не заперт, но ему может быть запрещено выходить из комнаты, пока он не выполнит задание [10]. В других случаях внешняя свобода движений не ограничивается или ограничивается в весьма незначительной степени, однако взрослый держит ребенка под постоянным наблюдением, «не выпускает его из виду». При этом взрослый, обычно нс имеющий возможности следить за ребенком постоянно, часто использует магическую картину мира маленького ребенка: способ­ность постоянного контроля за ребенком приписывается часовому или «черному человеку». С той же целью взрослые нередко используют Господа Бога, «который может везде видеть» ребенка (в том числе, например, и тогда, когда малыш тайком таскает сладости) и от которого поэтому нигде нельзя скрыться.

Нередко барьеры просто задаются жизнью в определенной социальной среде, на­пример, обычаями семьи, в которой живет ребенок, или нормами школьной жизни.

Для того, чтобы социальные барьеры были действенными, они должны реаль­но обладать достаточной прочностью. Если же они недостаточно крепки в тех или иных отдельных местах — например, ребенок знает, что угроза наказания существует лишь на словах, или же он может достаточно уверенно рассчитывать на то, что он снова сможет уговорить взрослого не наказывать его, даже если он и не выполнит задания, — то ребенок воспользуется возможностью прорвать барьер в этом слабом месте и действительно не выполнит задание. С подобным слабым местом в социальном барьере мы встречаемся, когда, к примеру, мать поручает следить за выполнением задания гувернантке, или учитель — старшему ученику, и при этом лишь первый взрослый, но не второй может оказать достаточное сопротивление тенденции ребенка к выходу из поля.

Наряду с физическими и социальными барьерами следует, наконец, отметить, еще и третью разновидность барьеров, которая хотя и связана с социальными фактами, однако обладает существенно иной природой, чем обсуждавшиеся выше социальные барьеры. Это обращение к «самолюбию» ребенка («Ведь ты же нс уличный мальчишка!»; «Ты ведь хорошая девочка!») или к групповой морали («Ведь ты же де­вочка!»; «Ведь ты мальчик!»). В общем случае взрослый обращается здесь к идеологии ре­бенка, к тем целям и ценностям, которые признает сам ребенок. Такая апелляция к идеологии содержит в себе угрозу, ибо указывает па опасность исключения из группы. В то же время эта идеология, что существенно для нас, означает наличие внешнего барьера, она определяет границы свободы действий для тех, кто ее разделяет. Весьма многие угрозы наказания бывают действенными лишь до тех пор, пока индивид чувствует себя связанным этими границами. Если же он перестает признавать эту идеологию, например, «моральные ограничения данной группы», то угроза наказания нередко теряет действенность: человек больше не считает себя обязанным «суживать» свою свободу действий в соответствии с этими границами.

Насколько сильным должен быть барьер в том или ином конкретном случае, зависит от особенностей ребенка и от силы негативной побудительности задания и наказания. Чем сильнее эти отрицательные побудители, тем более прочным должен быть барьер, ибо тем мощнее результирующая сила, направленная в сторону. Чем больше давление, которое взрослый должен оказать на ребенка, чтобы побудить его к желаемому поведению, тем более прочными и непроницаемыми барьерами он должен окружить ребенка.

1. При обсуждении общей ситуации награды и наказания я ограничиваюсь лишь теми случаями, когда ребенок действительно воспринимает наказание как наказание, а награду как награду. Таким образом, я отвлекаюсь, прежде всего, от тех случаев, когда ребенок, по какой бы то ни было причине, желает наказания (например, потому что оно разрешает невыносимую для него ситуацию, или потому, что оно дает ребенку возможность пообщаться с определенным человеком, и т.д.). Точно так же я не рассматриваю в качестве награды те случаи, когда ребенка, к его удивлению, награждают за то, что он в действительности делал с большим удовольствием.

Наше обсуждение отчасти основывается на наших экспериментальных исследованиях. См.: Норре F. Erfold und Miβerfold // Psychologische Forschung. 1930 14. S. 1-62; Fajans S. Die Bedeutung der Entfernung für die Starke eines Aufforderungscharakters beim Säugling und Kleinkind // Psychologische Forschung. 1933. 17. S. 215-267; Fajans S. Erfolg, Ausdauer und Aktivität beim Säugling und Kleinkind // Ibidem. S. 268-305; Дембо Т. Гнев как динамическая проблема <См. наст. изд. С. 534-570> и неопубликованное исследование Ucko о влиянии запрета.

2. Левин К. Переход от аристотелевского к галилеевскому способу мышления в психологии. <Наст. изд. С.54-84>; а также Lewin К. Zwei Grundtypen von Lebensprozessen // Zeitschrift für Psychologie. 1929. 113. S. 209-238.

3. Положительную побудительность мы обозначаем «+», отрицательную — «-».

4. То, что будет происходить в данном конкретном случае, зависит от формы и от прочности барьера, оттого, как он ориентирован по отношению к направлению вектора поля и прежде всего оттого, окружена ли цель барьером со всех сторон, или же он оставляет открытым проход к ней.

5 Разумеется, как только ребенок оказывается в поле задания, наряду с этими начинают действовать еще и другие факторы.

6. Hamburger A. Vorlesungen über Psychopathologie des Kindesalters. Berlin: Springer, 1926. S. 508.

7. На этом и всех последующих рисунках барьеры изображаются толстой линией. Тонкие линии используются для обозначения границ тех или иных качественно определенных областей (например, области задания), если эти границы психологически не обладают сколько-нибудь большой динамической прочностью. В принципе, возможно и необходимо различать больше градаций прочности границы (ср. Birenbaum G. Das Vergessen einer Vorname // Psychologische Forschung. 1930. 13. S. 218-284). Однако здесь нам достаточно ограничиться лишь различением этих двух случаев.

8. Следует также упомянуть, что ребенку устанавливаются определенные достаточно строгие временные рамки для выполнения задания. Однако при изображении этой ситуации мы вынуждены ограничиваться лишь психологическим настоящим по причинам, подробно обсуждать которые мы не имеем здесь возможности (ср. Левин К. Переход от аристотелевского к галлилеевскому способу мышления в психологии <Наст. изд. С. 54-84.>). Таким образом, ход процесса будет представлен последовательностью ситуаций. И изображать на схеме временные ограничения мы будем лишь в той мере, в какой они ощущаются в качестве ограничений свободы действий в текущей ситуации.

9. Что соответствует тому факту, что образования и события, составляющие психологическое поле, вообще обычно определяются главным образом социальными, а не физическими фактами.

10. Нередко само жесткое ограничение свободы передвижения используется в качестве наказания. И в этом случае «запирание» часто осуществляется не физическими, а социальными или полумагическими средствами, например когда ребенка ставят в угол или привязывают нитками к ножке стула (ср. Kügelgen W. von. Jugenderinnerungen eines alten Mannes. Stuttgart: Cotta, 1903).