1. Истинные потребности и естественные побудители

В случае инстинктивных потребностей (например, голода), мы также имеем дело с внутренними напряжениями, «нажимом» в определенном направлении, кото­рый побуждает к известным действиям — к действиям по удовлетворению потребно­сти. С другой стороны, и здесь существенную роль играют определенные «соответству­ющие случаи», и тоже имеются известные вещи или события, которые привлекают человека, то есть обладают побудительностью.

Т о, что дано нам психологически как окружающая среда, не есть сумма зри­тельных, слуховых и тактильных ощущений; напротив, мы видим перед собой це­лостные вещи и события. Понимание этого факта проникало в психологию лишь постепенно. Этим вещам и событиям с давних пор приписывалась определенная эмо­циональная окраска: они нам приятны или неприятны, вызывают у нас удоволь­ствие или неудовольствие.

В добавление к этому необходимо подчеркнуть ту старую идею, что вещи и со­бытия окружающего нас мира отнюдь не нейтральны для нас как действующих су­ществ. И дело не только в том, что их собственная природа создаст большие или меньшие затруднения для нашей деятельности или же благоприятствует ей, но еще и в том, что многие вещи или события, с которыми мы встречаемся, проявляют по отношению к нам более или менее определенную волю, побуждают нас к определен­ным действиям. Хорошая погода и определенный ландшафт зовут нас на прогулку. Ступеньки лестницы побуждают двухлетнего ребенка подниматься и спускаться; две­ри — открывать и закрывать их, мелкие крошки — подбирать их, собака — ласкать, ящик с кубиками побуждает к игре, шоколад или кусок пирожного «хочет», чтобы его съели. Здесь не место подробно останавливаться на сущности этой «побудитель­ности» вещей и событий, ее видах и функциях. Следует указать лишь на некоторые ее основные особенности. Причем мы можем пока оставить совершенно открытым воп­рос о том, какую роль во всем этом играют опыт и привычка.

Сила требований, исходящих к нам от вещей и событий, очень различна. На­чиная от «неодолимого влечения», которому без размышления подчиняются ребенок и взрослый и которому невозможно или почти невозможно сопротивляться, существу­ет масса промежуточных ступеней «требовательности», вплоть до слабой степени «приглашения», то есть притягательности, которой легко противостоять и которая за­метна только тогда, когда человек и так ищет, чем бы ему заняться. Термин «побуди­тельность» должен охватывать все эти ступени.

Можно различать позитивную и негативную побудительность в соответствии с тем, что одни вещи нас притягивают (например, прекрасный концерт, интересный человек, красивая женщина), а другие отталкивают (неприятности, опасность). Это подразделение обоснованно, поскольку побудителям первой группы присуще свой­ство побуждать к приближению, второй — к удалению от соответствующих вещей и со­бытий. Но было бы ошибкой видеть в этом их существенное свойство. Скорее характер­но то, что эти побудители толкают к определенным более или менее узко очерченным действиям, и что эти действия даже для одних только позитивных побудителей могут быть чрезвычайно различными. Книга влечет к чтению, пирожное — к еде, озеро — к плаванию, зеркало зовет смотреться в него, запутанная ситуация — разобраться в ней.

Побудительность того или иного объекта ни в коем случае не должна быть все­гда постоянной, напротив, она в значительной степени зависит от внутренней и внешней ситуации, в которой находится человек. Изучение этих изменений даст нам, помимо всего прочего, возможность более детально разобраться в сущности феномена побудительности предметов.

В определенных основополагающих случаях значение обладающих побудитель­ностью объектов достаточно прозрачно — вещи, обладающие побудительностью, суть прямые средства к удовлетворению потребностей (пирожное, концерт, если только на него идут слушать, а не себя показывать и т.п.). Здесь можно говорить об автономной побудительности. Наряду с этим, побудительностью могут обладать вещи и события, которые в силу определенной ситуации стоят в известном отношении к такого рода реальным средствам удовлетворения потребностей, например, если с их помощью возмож­ность удовлетворения потребности становится ближе. Они имеют лишь сиюминут­ное значение средств для достижения цели. Другие случаи такой производной побу­дительности представляют собою пространственно-временное «расширение» объекта с самостоятельной побудительностью: само жилище, улица, и даже город, в кото­ром живет возлюбленная, могут приобретать побудительность. Переходы между эти­ми двумя видами побудительности (первичной и производной), естественно, под­вижны и само понятие автономности здесь весьма относительно.

Побудительность объекта может сильно изменяться в зависимости от того, в какое целостное действие включен данный объект или событие: зеркало, которое привлекло испытуемого и побудило его осмотреть свою прическу и костюм, стано­вится нейтральным «инструментом», как только тот же испытуемый получает зада­ние, в котором необходимо использовать зеркало". Подобного же рода превращения, но гораздо более сильные, претерпевает на войне окружающий человека ландшафт в момент сражения.

Помимо превращений, зависящих от господствующего в данный момент про­цесса деятельности, можно наблюдать еще и другие изменения побудительности объектов. Лакомый кусок, который еще недавно был источником сильного притя­жения, становится нейтральным, как только человек насытился. При пресыщении обычно появляется даже побудительность с противоположным знаком: то, что еще недавно привлекало, теперь отталкивает. Пресыщение может даже привести к фик­сированию этой отрицательной побудительности на длительный срок (к любимому некогда блюду, из-за которого был испорчен желудок, иногда не прикасаются го­дами). Во всяком случае, для такого рода побудительности типичны ритмические подъемы и спады в соответствии с периодическими подъемами и спадами соответ­ствующих потребностей.

Некоторые побудительности изменяются на протяжении более длительных от­резков времени — по мере развития индивида от младенчества к детству, потом к юности, зрелости и старости. Они меняются в соответствии с возрастными изме­нениями потребностей и интересов и играют фундаментальную роль в процессе раз­вития, поскольку развитие «способностей» индивида в смысле возможностей осуще­ствлять те или иные действия (например, пользоваться речью, успешно выполнять интеллектуальные задания) зависит не только от имеющихся «природных задатков», но определяется еще и тем, с какой силой и в каком направлении действуют такого рода «склонности» в качестве движущих сил психических процессов.

Эти изменения, исследования которых только начаты, обнаруживают, по-видимому, известное родство с теми изменениями побудительности, которые на­ступают при изменении общих волевых целей, значимых для данного человека.

В качестве примера такого рода общих волевых целей можно назвать желание посвятить себя той или иной профессии. С момента принятия решения приобрести определенную профессию многие до того нейтральные вещи получают позитивную или негативную побудительность, и многое, что на первый взгляд кажется «при­родной», врожденной склонностью или «природным» нерасположением — напри­мер, предпочтение определенной работы, тенденция к аккуратности и точности или к работе монотонного характера, — все это может быть выведено из профессиональ­ных целей индивида.

И действительно, мир существенно изменяется для человека, если меняются его основные волевые цели. Это относится не только к глубоким переворотам, кото­рые несут с собой решение добровольно уйти из жизни или переменить профессию, но ясно обнаруживается и при временных отказах от привычных волевых установок, как например во время праздников или каникул. Давно привычные веши могут в этом случае внезапно начать выглядеть по-иному. То, что сотни раз оставалось без внима­ния, становится интересным, а важные профессиональные дела — безразличными. Это нередко удивительное для самого субъекта превращение положительных или отрицательных побудительностей в безразличные нередко описывалось поэтами, преимущественно в любовном контексте. Нередко такие изменения побудительности выступают как первые признаки изменения внутренней ситуации, еще до того, как сам человек заметит внутренние изменения собственных склонностей. Наличие или отсутствие изменений побудительности часто можно использовать как критерий того, что какое-либо решение (например, «начать новую жизнь в той или иной области») не только на словах, но и в действительности внутренне принято (оно не только выступило в переживании, но и стало психологически действенным динамическим фактором). Особенно далеко идущие и временами очень резкие превращения этого рода имеют место при «обращениях» («преследуй то, чему ты молился, и молись тому, что ты преследовал»).

Зависимость побудительности объектов от такого рода общих волевых целей в основном имеет такую же структуру, что и в случае более конкретной цели единич­ного действия.

Из этих кратких замечаний можно, во всяком случае, уяснить следующее: ес­тественная побудительность находится в тесной связи с определенными склоннос­тями и потребностями, которые отчасти можно свести к так называемым «влечени­ям», отчасти к более или менее общим центральным волевым целям. В известной степени выражения «имеется такая-то и такая-то потребность» и «такой-то и такой-то круг объектов обладает побудительностью к таким-то и таким-то дей­ствиям» эквивалентны. И всякому изменению потребностей всегда соответствует из­менение побудительностей.

2. Проявление истинных потребностей и квазипотребностей

Отношение между истинными потребностями и естественной побудительностью вовсе не следует понимать так, что определенной потребности раз и навсегда можно поставить в соответствие совершенно определенные объекты с соответству­ющей побудительностью. Для новых потребностей, еще не часто удовлетворявшихся (особенно для потребностей до их первого настоящего удовлетворения),характерно весьма широкое поле возможных побудителей. Для систематического изучения, напри­мер, сексуальных и эротических склонностей, нужно подвергать систематическому изучению как основной случай не те стадии, когда уже установилась жесткая фиксация на одном или немногих определенных лицах и конкретизировался способ деятельности удовлетворения, а те стадии, на которых склонность еще остается несравненно более диффузной, а круг побудителей несравненно более широким и неопределенным. Впрочем, процесс развития не всегда идет от диффузной стадии к дифференцированной и четко определенной. Наоборот, существует процесс расширения первоначально узкой и конкретной склонности. Бывают, например, слу­чаи, когда полуторагодовалый ребенок первоначально любит открывать и закрывать лишь определенный футлярчик для часов и только постепенно переходит к открыванию и закрыванию дверей, шкатулок и выдвижных ящиков. Также и в области тех потребностей, где имеется какая-либо общая волевая цель (например, в области профессиональных устремлений), часто бывают случаи, когда фаза неопределенно­сти лишь постепенно сменяется конкретизацией и упрочением целей (впрочем, и с самого начала может быть налицо чрезвычайно конкретная цель).

При таких относительно диффузных потребностях, связанных с влечениями или центральными волевыми целями, что именно будет действовать как побудитель и какие действия будут выполняться, во многом зависит от ситуации. Например, потребность «продвинуться в профессиональной жизни» содержит мало или вовсе не содержит каких бы то ни было общих тенденций «за» или «против» определенных видов исполнительных действий. С точки зрения этой потребности остается неопре­деленным, должен ли человек писать или звонить по телефону, должен ли он вооб­ще выполнить действие а или же совершенно другое действие б. Даже те работы, выполнение которых обычно считается «ниже профессионального достоинства» и от которых обычно стараются уклониться (например, разборка писем секретаршей), при определенных профессиональных ситуациях могут охотно выполняться в каче­стве почетных заданий (возьмем случай, когда секретарша избрана как доверенное лицо для разборки особо секретных бумаг). Таким образом, одинаковые по содер­жанию действия в зависимости от их назначения в общей целостности профессио­нальной деятельности, могут считаться то желательными, то недопустимыми. И даже в случае довольно точной конкретизации и фиксации потребностей остается извест­ный, обычно немалый диапазон возможных побудителей, фактическое появление которых зависит только от конкретной ситуации.

Мы сталкиваемся здесь с совершенно теми же соотношениями, какие мы об­наружили при исследовании намерений. И в случае намерений также вполне воз­можна значительная неопределенность соответствующих случаев и осуществляющих намерение действий. И для намерений также оказывается, что даже при точном ус­тановлении в самом акте намерения определенных соответствующих случаев, все же остается известный простор для побудителей, которые могут запустить осуществле­ние этого намерения.

Такая параллель между действием истинной потребности и последействием на­мерения обнаруживается в целом ряде существенных пунктов, о которых мы будем говорить впоследствии; она и побуждает нас говорить применительно к намерению о наличии квазипотребности.

К ак истинные потребности, так и последействие намерения проявляются ти­пически в том, что определенные веши или события обнаруживают побудительность, контакт с которой влечет за собой тенденцию к определенным действиям.

Однако в обоих этих случаях связь между побудителем и действием нельзя по­нимать так, что их сочетание является причиной действия. В случае потребностей, вытекающих из влечений, энергия действия, при всей значимости внешних стиму­лов, в основном также имеет своим источником определенные внутренние напряже­ния. Там, где средства и соответствующие случаи для удовлетворения потребностей не идут навстречу извне, их начинают активно искать, аналогично тому, как мы рас­сматривали это при анализе действенности намерения.

В противовес этому можно было бы указать на так называемые привычки. И действительно, популярная психология — до недавнего времени то же относилось и к научной психологии — обычно рассматривает привычку, понимаемую как сочетание соответствующих случаев и действий, в качестве источника энергии для привыч­ных действий. Примером такой привычки считается то, что люди принимают пищу в определенное время дня и не всегда в силу голода. Однако на основании новых экс­периментальных данных подобные случаи можно объяснить тем, что соответствую­щее действие включено в качестве несамостоятельной составной части в более гло­бальный комплекс деятельности, например «в распорядок дня» или «жизненный уклад», так что энергия — движущая сила этого процесса — теперь уже черпается из других потребностных источников. При такого рода привычных действиях, как и при специальной фиксации, структура движущих сил кажется мне в конечном итоге до­статочно ясной: при всем значении внешних побудителей в случае потребностей мы име­ем дело в сущности с состояниями напряжения, которые направлены на удовлетворение соответствующих потребностей. Удовлетворение влечет за собой устранение состоя­ния напряжения и может быть описано как психическое «насыщение».

В результате такого насыщения известный круг объектов и событий теряет ту побудительность, которую они имели до удовлетворения потребности (в «состоянии голода»); они становятся нейтральными. Здесь обнаруживается процесс, совершенно аналогичный упомянутому выше «завершению» преднамеренного действия, где точ­но так же объекты, которые первоначально обладали побудительностью, внезапно становятся нейтральными. Этот основной феномен действенности намерения, кото­рый едва ли можно объяснить теорией сцепления без привлечения сложных вспомо­гательных теорий, становится понятным, если рассматривать образование намерения как возникновение квазипотребности и, соответственно, видеть в осуществлении на­мерения «удовлетворение» и насыщение этой квазипотребности.

И действительно, переживание удовлетворенности после завершения действия есть чрезвычайно частое явление, типичное даже для экспериментальных иссле­дований.

Еще сильнее, чем феноменальное родство, подкрепляет этот тезис о родствен­ности истинных потребностей и квазипотребностей то, что из него можно динами­чески объяснить действенность намерения и вывести его особенности.

Если наличие латентного состояния напряжения, побуждающего к его устра­нению (удовлетворению), принять как нечто первичное, то в самом деле, не только представленный в акте намерения, но и всякий по своей сути подходящий соответ­ствующий случай (если он психологически существует для человека и не парализован противодействующими силами) должен актуализировать действие намерения. Если же соответствующий случай не подворачивается, то так же, как и в случае инстинк­тивных потребностей и прочих истинных потребностей, в силу латентного состояния напряжения начинается его активный поиск. Если же напряжение слишком велико, то в этом, как и в том случае, нередко возникают нецелесообразные действия типа «преждевременной суеты».

Истинные потребности и квазипотребности обнаруживают также далеко иду­щее сходство и в отношении феномена побудительности. (Поскольку последующие данные основаны только на наблюдениях повседневной жизни, они настоятельно требуют экспериментального исследования, а до тех пор могут рассматриваться лишь как предварительные.)

С ростом интенсивности истинных потребностей круг их побудителей обычно расширяется. В случае чрезвычайного голода вещи, которые при других обстоятель­ствах воспринимаются как несъедобные или даже отвратительные, обычно приоб­ретают позитивную побудительность. В конце концов начинают есть землю и неред­ко становится возможной даже антропофагия. (В этом случае отчасти действуют, подчиняясь нужде, с внутренним отвращением, однако отчасти изменяется и фе­номенальная побудительность.) Даже при менее экстремальных состояниях напря­жения становится заметным это расширение круга побудителей параллельно росту силы потребностей. То же относится и к так называемым духовным потребностям: «сытый буржуа», пресыщенный юноша. Соответствующие факты можно наблюдать и в случае квазипотребностей. Диапазон не предусмотренных в акте намерения со­ответствующих случаев, на которые также направляется намерение, обычно тем больше, чем сильнее создаваемое намерением состояние напряжения. Если речь идет о важном письме, от быстрой отправки которого многое зависит, то посещение друга или какая-либо другая возможность скорее, как правило, привлечет к себе наше внимание, чем когда дело касается безразличного письма. (Мы еще вернемся к исключениям, которые связаны с природой напряженно-судорожных действий.)