Введение

Рассмотрим ситуацию, в которой находится человек, называемый в дальнейшем испытуемым. Он лежит на кушет­ке один в абсолютной темноте и тишине. Здесь нет ничего, что можно было бы видеть, слышать или ощущать на вкус, обонять или вообще что-нибудь делать. Но по мере того как он продол­жает лежать с закрытыми глазами, он начинает видеть очень многое. Он замечает перед собой слабо освещенные объекты, сложные геометрические фигуры, тускнеющие и появляющие­ся вновь, то возникающие, то вновь исчезающие. Вдруг на этом фоне возникает лицо, видимое с поразительной отчетливостью, а через мгновение этот образ сменяется видением головы жи­вотного. Постепенно засыпая, испытуемый наблюдает чередо­вание образов, которые возникают перед ним, становятся более отчетливыми, сложными и содержательными. Вскоре он теряет контакт с окружающей обстановкой и полностью вовлекается в мир иллюзорных призраков темноты.

Вы - психолог; вот вам материал для обработки; что вы сделаете с такого рода данными? Может быть, это описание приступа психоза или результаты эксперимента с сенсорной изоляцией либо опыта с использованием галлюциногенных пре­паратов? Если вы один из той половины людей, которые сами переживали сновидения, то вы решите, что это просто описа­ние обычного состояния засыпания, в котором зрительные об­разы являются сначала фосфенами (возникающими в резуль­тате, собственного света сетчатки), а затем — гипнагогическими образами и галлюцинациями, переходящими в сон. В этом случае вы несомненно подумаете, что все это давно известные вещи, на которые в данной статье не стоило бы тратить столько времени и места.

Однако я думаю, что многие из нас не испытывали подоб­ных явлений, читали о них мало или совсем ничего не читали. Можно с уверенностью сказать, что целый ряд исследователей, натолкнувшихся в ходе работы на гипнагогические и другие отчетливые образы, явно не осознали этого факта. Для этого имеются достаточные основания: редко в каких вводных кур­сах подробно говорится о воображении и даже в более солид­ных трудах (например, Осгуд, 1953; Вудвортс и Шлосберг, 1954) нет никаких сведений о гипнагогических образах и других специальных явлениях.

Я заинтересовался этой темой во время исследования вли­яния сенсорной изоляции на познавательные процессы, кото­рое было проведено вместе с моим коллегой Л. Голдбергером (Голдбергер и Хольт, 1958). Мы были поражены тем, что для большинства работ по данному вопросу была характерна тен­денция говорить о «галлюцинациях», якобы производимых экспериментальными условиями, которые сейчас неточно называются «сенсорным голоданием», тем более что у наших испытуемых мы не наблюдали ничего подобного. Коль скоро «водная часть статьи получилась автобиографической, замечу, что я давно знаком с образными явлениями, аналогичными том, которые наблюдаются у некоторых (но не у всех) испыту­емых, когда их заставляют во время эксперимента находиться в бесшумной комнате, ничего не делая и не видя, в условиях, которые вызывают обычно сон или дремотное состояние. По­этому я недоумевал по поводу сильного глума вокруг так на­зываемых «экспериментальных психозов»; мне было также непонятно, почему лишь немногие экспериментаторы, работа­ющие в данной области, относили указанные явления к гипнагогическим образам.

Исходя из этого, я решил ознакомиться с литературой и убедиться в том, был ли я прав или не прав, думая, что до самого последнего времени проблема образов разрабатывалась очень слабо. Вскоре оказалось, что мне нужно сделать какой-то выбор из огромного числа тем и направлений работ, поскольку образные явления соприкасаются с большим количе-ством интересных фактов. Поэтому здесь я исключил из рас­смотрения (как типов образных явлений) послеобразы, после действия восприятия спирали, автокинетический феномен, последействия восприятия объектов, обычные иллюзии зрения и воображение. Ниже приводится перечень основных явлений, которые будут рассмотрены здесь, и их определения.

Определения основных типов образных явлений

Образ: обобщающий термин для всех осознанных субъек­тивных представлений, носящих квазисенсорный, но не пер­цептивный характер.

Мысленный образ: смутное субъективное воспроизведение ощущения или восприятия при отсутствии адекватного сен­сорного воздействия; в бодрствующем сознании представлен как составная часть мыслительного акта. Включает образы па­мяти и образы воображения; может быть зрительным, слухо­вым или любой другой сенсорной модальности, а также чис­то вербальным.

Фосфены: более или менее оформленное возникновение или изменение идиосетчаточного света; обычно выступает в виде пятен ненасыщенного света или относительно устойчивых узор­чатых изображений. Термин этот используется также для обо­значения точек или цветных пятен, видимых при «неадекват­ной» стимуляции глаза, например механическим давлением или электрическим током.

Синестезия: состояние, при котором восприятие одного типа регулярно сопровождается образами других сенсорных модаль­ностей. Наиболее известная разновидность — «цветной слух», когда у испытуемого вместе со звуковыми (особенно музыкаль­ными) ощущениями возникают цветные образы. Сюда же от­носятся образы чисел и дат: они как бы расположены в про­странстве в виде определенных геометрических фигур.

Образ собственного тела: картина или умственное пред­ставление собственного тела, находящегося в состоянии покоя или движения в любой из моментов времени (Инглиш и Инглиш, 1962, стр. 70). Важными составляющими этого образа считаются кинестетические и температурно-тактильные представ­ления.

Фантомный образ: часть образа собственного тела, сохра­няющаяся даже несмотря на утрату соответствующего теле­сного органа (обычно конечности).

Гипнагогический образ (или гипнагогическая галлюци­нация): проецируемый (т. е. находящийся вовне) образ, ко­торый выступает так ясно, отчетливо и детально, что возни­кает ощущение его реальности; появляется неожиданно, ког­да субъект находится в дремотном состоянии, предшествую­щем сну. Если такой образ появляется во время соответству­ющего периода пробуждения, его называют гипнопомпическим. Он может быть зрительным или слуховым, иногда бы­вает и других модальностей.

Эйдетический образ: проецированный образ (обычно зри­тельный), настолько четкий, ясный, красочный и дифференци­рованный по форме, что кажется всецело бодрствующему субъек­ту (обычно ребенку) перцептом. Йенш (1930) описал два типа: тип Т, напоминающий растянутые во времени послеобразы, обыч­но имеющие цвет, дополнительный по отношению к оригиналу, и тип В, напоминающий усиленные мысленные образы.

Галлюцинация: образ, в объективной реальности которого испытуемый убежден. Принято, хотя это, возможно, психоло­гически не обосновано, ограничивать этот термин теми случая­ми, в которых нельзя найти внешнего сенсорного воздействия; если в образе используется воспринимаемый (обычно искажен­ный) стимул, то применяют термин иллюзия.

Паранормальная галлюцинация: образ привидения, духа или призрака кого-то из живущих или умерших лиц, включая и себя самого (аутоскопическая или хиаутоскопическая гал­люцинация), Doppelganger; сюда относятся также религиоз­ные или мистические видения, воплощения сверхъестественного.

Псевдогаллюцинация: проецированный образ типа галю­цинации, но его субъективность осознается испытуемым.

Сновидение: нормальная галлюцинация, имеющая место во сне.

Сенсорное обусловливание: процедура, в которой безус­ловный и условный сигналы являются сенсорными стимулами (обычно принадлежащими к разным модальностям); отличительные признаки состоят только из ответных реак­ций; после ряда парных сочетаний при предъявлении толь­ко условного стимула испытуемый говорит также о нали­чии безусловного, выступающего либо в виде образа, либо как нечто реальное; в этом случае имеет место галлюцина­ция, вызванная экспериментально. Очевидно, что эта проце­дура наиболее эффективна, когда она осуществляется с по­мощью гипноза.

Немного истории: период изгнания

Даже беглый обзор психологической литературы по­казывает, что в период первоначального расцвета научной пси­хологии, приходящийся на конец XIX и начало XX столетия, исследованиям образных явлений уделялось довольно боль­шое внимание. Вплоть до первой мировой войны в клиничес­кой литературе проявлялся большой интерес к галлюцинаци­ям и другим патологическим видам образов, наблюдавшихся у истериков и даже у нормальных людей, а также в случаях психозов и вегетативных нарушений, описания которых пре­обладают и в современных работах, относящихся главным об­разом к области психиатрии.

Несмотря на интенсивное исследование эйдетических фено­менов в период между первой и второй мировыми войнами, можно считать, что психологи в основном утратили интерес к образным явлениям. В течение 20-х, 30-х и 40-х годов произош­ли изменения даже в литературе по парапсихологии, которая обычно имела дело с образами духов и другими мистификация­ми. Кроме того, большинство публикаций в этот «засушливый» период было сделано в Европе и не на английском языке. И все же за последнее десятилетие почти все указанные направления стали возрождаться, и имеются признаки того, что различные типы образных явлений, перечисленные выше, будут в дальней­шем привлекать все большее внимание психологов.

Что же случилось? Оставим в стороне тот факт, что времена и интересы меняются: почему же образы, когда-то бывшие тем, о чем хорошо знал и к чему серьезно относился каждый пси­холог, стали второстепенной темой, заслуживающей лишь краткого упоминания в учебниках и еще меньшего внимания в лаборатории или клинике? Почему только недавно в этой области стало намечаться возрождение? История этого вопроса, с моей точки зрения, выглядит следующим образом. «Новая психология» периода 90-х годов прошлого века была наукой о сознании, его составных частях и связанных с ними законо­мерностях, выявляемых с помощью наблюдения и эксперимен­та. Самым замечательным из того, что дала интроспекция, были, конечно, образы. Сэр Фрэнсис Гальтон проявлял к обра­зам особый интерес и в ходе их естественно-исторического исследования он создал первый вопросник и провел один из первых статистических анализов. С огромным энтузиазмом и оригинальностью он исследовал эту новую область и ввел в нее еще ряд явлений (например, синестезии и образные представ­ления чисел), описав их с непревзойденным мастерством. В это время ученые интересовались мышлением, потому что оно было одной из основных форм активности сознания, предме­том собственно психологическим, а образы рассматривались как главные элементы, на которые можно было путем интроспективного анализа разложить мыслительный процесс. Я осо­бо выделяю два подчеркнутых слова, потому что в понимании психологии как науки, одним из представителей которого был Титченер, предполагалось, что научная дисциплина требует выделения простейших элементов, из которых в основном стро­ятся сложные состояния и на которые они снова могут быть разложены психологом, имеющим навык интроспекции, т.е. способность смотреть как можно объективнее и беспристраст­нее на свой внутренний опыт.

В Вюрцбурге, однако, ученики и сотрудники Кюльпе в пе­риод с 1901 по 1908 г. провели ряд исследований, которые оказали огромное воздействие на весь интроспективный метод. Они изучали мышление, создавая для испытуемых проблем­ные ситуации, а затем требовали от них незамедлительно опи­сывать то, что происходило в их сознании. К сожалению, ока­залось, что хотя мышление действительно было налицо, хотя выносились верные суждения и производились арифметичес­кие действия, то содержание сознания, о котором сообщали испытуемые, не объясняло адекватно их деятельность: оно было либо слишком убогим, либо просто не относилось к делу. По­ложительное значение этих экспериментов связано с поняти­ем установки (которую Ах назвал «детерминирующей тенденцией»): временным сосредоточением мысли в направлении, определяемом задачей, или Aufgabe5. Однако еще более важ­ным вкладом было открытие того, что основные операции, связанные с процессов решения даже простых задач или ас­социативным мышлением в лабораторных условиях, не осу­ществляются при полном их осознании. Но логика интрос­пективной психологии требовала, чтобы эта безобразная об­ласть была чем-то заполнена; так возник термин Bewusstheit6 (состояние неуловимого знания), означавший то «неясное, не­постигаемое содержание сознания, которое не является ни об­разом, ни ощущением» (Боринг, 1950, стр. 405). По современ­ным представлениям, считается несущественным, чем запол­няется брешь: понятием ли Bewusstheit или, как это делал Титченер, скрупулезным и дотошным описанием неустойчи­вых кинестетических и тактильных ощущений. Существен­ным является то, что интроспекция не могла дать полного описания природы сознания и его активности. Необходим был другой подход для того, чтобы вывести психологию на более плодотворный путь. Обычные критические замечания в адрес интроспективного метода, указывающие на то, что он дал раз­личные результаты в Корнелле и Вюрцбурге, упускают из виду главное; даже если бы подобной непоследовательности не было, конец этого направления исследований наступил бы тогда, когда интроспекция уже не могла делать ничего, кроме бес­смыслицы. Ясно, что необходимо было появление психологии, которая не основывалась бы на изучении состояний сознания. В годы, предшествовавшие первой мировой войне, были предложены два новых решения проблемы -- бихевиоризм и психоанализ. Между ними есть гораздо больше общего, чем принято считать по этому поводу. Оба преимущественно связа­ны с поведением; ни одно из этих направлений не допускает, что описание содержания сознания в действительности объяс­няет что-либо. Однако в течение многих лет влияние Фрейда на основные разделы психологии было гораздо менее значи­тельным, чем влияние Уотсона. Вызывающие заявления бихевиоризма, казалось, провозглашали начало нового этапа разви­тия объективного научного метода в психологии, и такой этап действительно начался. Как недавно писал Хэбб (1960), это была американская революция в психологии; так же как полити­ческая революция, она неизбежно впадала в крайности. Обра­зы, внимание, состояния сознания и другие основные понятия старой психологии были преданы анафеме как «менталистские» и выдворены из светлицы в ночную мглу. Я полностью согласен с Хэббом в том, что эта революция, как и политичес­кая, проходит через две стадии развития. Положительным ис­ходом первой стадии явилось то, что объективный операцио­нальный метод занял прочное положение в психологии. Хэбб (1960) писал: «Сейчас психологическая революция находится на второй стадии. Первая изгнала мышление, образы, волю, внимание и прочие еретические понятия. Однако то, что счи­талось ересью в одном периоде, может стать разумным в дру­гом. Эти понятия связаны с проблемами, имеющими жизненно важное значение для понимания природы человека; поэтому задача второго периода заключается в том, чтобы вернуть их обратно...» (стр. 736). Между тем что касается образных явле­ний, то это возвращение в значительной мере обусловлено до­стижениями, не связанными с теоретической, эксперименталь­ной или клинической психологией, а с достижениями, кото­рые застали большинство из нас врасплох, потому что мы не имели приемлемых понятийных или рабочих определений всего спектра разнообразных типов образных явлений.

Факторы, способствовавшие возрождению образов

Ряд практических задач, стоящих перед инженерной психологией и другими отраслями нашей науки, прошедши­ми школу жизни, вновь и вновь заставляют психологов, также и других специалистов обращаться к внимательному изуче­нию образов, особенно к их наиболее выразительным формам проявления, например таким, как галлюцинации. Операторы радиолокационных установок, длительное время наблюдающие за обстановкой на экране, водители грузовых автомобилей, работающие на дальних ночных перевозках, а также другие жертвы «дорожных гипнозов», пилоты реактивных самолетов, осуществляющие беспосадочные перелеты на больших высо­тах, операторы снежных саней и других транспортных средств для полярных экспедиций, работающие в условиях снежных буранов,— все эти люди часто переживают появление в их со­знании ярких образов, как правило зрительных, но часто и кинестетических или слуховых; иногда эти образы могут вос­приниматься как реальные. В таких ситуациях, чреватых опас­ными происшествиями, на практичных людей едва ли произ­ведут впечатление суждения о том, что образы не заслуживают изучения, поскольку это «менталистские» феномены и их нельзя экспериментально исследовать на животных. Сегодня мы зна­ем, что в недалеком будущем астронавты и космонавты будут управлять новыми и сложными летательными аппаратами в течение длительного времени, находясь в крайне необычных и обедненных условиях, будучи лишенными мышечных, сустав­ных и вестибулярных ощущений, вызываемых действием сил тяжести; поэтому необходимо знать как можно больше о труд­ностях, с которыми сталкивается человек-оператор,— это уже дело, далеко выходящее за пределы вопросов о жизни и смерти отдельного индивида; теперь наш национальный престиж мо­жет зависеть также от наших знаний о тех условиях, которые вызывают галлюцинации.