В основных положениях этой теории, предложенной Стэнли Шехтером и Джеромом Сингером, подчеркивается роль как когнитивных факторов, так и физиологической обратной связи в объяснении эмоций (рис. 11.3). В соответствии с теорией атрибуции возбуждения Шехтера и Сингера (иногда ее называют когнитивной теорией возбуждения), различные стимулы могут привести к общему возбуждению вегетативной нервной системы, но это возбуждение — лишь первичное основание эмоционального переживания. Это состояние недифференцированной активации приобретает форму специфического эмоционального переживания только после когнитивной оценки и осмысления.
Рис. 11.3. Возникновение эмоции в соответствии с теорией атрибуции возбуждения Шехтера и Сингера
Согласно теории атрибуции возбуждения, субъективно переживаемая эмоция — это результат оценочного процесса, с помощью которого человек интерпретирует свои реакции в контексте целостной ситуации. Самые разнообразные внешние стимулы: от нападающего динозавра до соперника, догоняющего на соревновании, — могут вызвать одни и те же реакции (в данном случае — ускорение бега и учащение сердцебиения). Субъективная эмоция зависит от того, чему приписывает человек свои реакции. Если он связывает их с сигналом об опасности (динозавр), он почувствует страх. Если же он участвует в забеге, он, скорее всего, почувствует просто волнение.
Сердце учащенно бьется, руки дрожат — это страх? Ярость? Радостное предвкушение? Приступ лихорадки? Если этого человека только что кто-то обидел, он интерпретирует такую реакцию как злость и будет чувствовать и вести себя соответственно. Если он только что столкнулся нос к носу с тем медведем, которого описал Уильям Джеймс, он припишет свои висцеральные реакции этой встрече и будет испытывать страх. Если он лежит дома в постели, он, скорее всего, воспримет свое внутреннее ощущение как начинающийся грипп. Короче говоря, в соответствии с теорией атрибуции возбуждения эмоциональное переживание появляется не вследствие активизации нервной системы как таковой, а скорее в результате интерпретации человеком этого состояния в контексте ситуации, как сам человек ее понимает (Schachter and Singer, 1962; Schachter, 1964; Handler, 1984, 1998).
Неверная атрибуция возбуждения. Чтобы проверить свою основную гипотезу, Шехтер и Сингер провели считающийся сейчас классическим эксперимент, в ходе которого испытуемые ощущали возбуждение, но не знали вызывавшую его причину. Им вводили вещество, которое, как они полагали, было витаминной добавкой, но в действительности это был раствор адреналина. Некоторым испытуемым сообщалось о реальном воздействии этого вещества, другим давалась ложная информация.
Им говорили о том, что могут иметь место побочные эффекты, типа онемения или покалывания. После введения препарата испытуемые располагались в комнате, ожидая того, что, как они считали, будет проверкой зрения.
Фактически, основной эксперимент осуществлялся как раз в этой комнате ожидания: к испытуемому подсаживался подставной участник, которого представляли как второго испытуемого, а экспериментатор наблюдал за происходящим через одностороннее окно. В ряде случаев у испытуемого пытались вызвать злость: подставной испытуемый был угрюм, раздражителен и в конце концов устраивал в комнате скандал. В другом случае ситуация благоприятствовала эйфорическому состоянию: подставной испытуемый вел себя легкомысленно и был полон энтузиазма; он бросал в окно бумажные самолетики, крутил хулахуп, пытался поиграть с настоящим испытуемым в баскетбол тут же сделанным из бумаги шариком. После пребывания в этой комнате испытуемых просили описать свое эмоциональное состояние (Schachter and Singer, 1962).
Авторы полагали, что те испытуемые, которые получили правдивую информацию относительно физиологических последствий инъекции, будут менее эмоционально реагировать на происходящее, чем те, кто не знал о этом эффекте. Проинформированные испытуемые, считали исследователи, будут (и совершенно обоснованно) приписывать тремор и покраснение воздействию введенного препарата, а не внешней ситуации. И наоборот, ничего не знающие о растворе адреналина участники эксперимента должны будут решить, что их внутренние реакции вызваны какой-то внешней причиной, а именно приподнятым настроением либо, напротив, угрюмостью и раздражительностью своего напарника. Благодаря этой внешней атрибуции их эмоциональное состояние будет вполне соответствовать контексту окружения — эйфорическому либо раздражающему. Результаты исследования в общем и целом подтвердили эту гипотезу. Дезинформированные испытуемые, попавшие в эйфорические условия, испытывали более выраженную радость, чем их коллеги, знавшие об эффекте инъекции препарата, и были более готовы к тому, чтобы присоединиться к сумасбродным действиям напарника. В ситуации стимулирования злости результаты были сходными.
Роль миндалины в оценке эмоционального состояния. Исследования Шехтера и Сингера подверглись интенсивной критике; как и многие другие концепции, касающиеся эмоциональных переживаний, они были достаточно противоречивыми (Marshall and Zimbardo, 1979; Maslach, 1979; Schachter and Singer, 1979; Reisenzein, 1983). И тем не менее, их теория подчеркивает тот факт, что наше представление об эмоциях должно включать в себя по крайней мере два элемента: физиологическую реакцию и когнитивную оценку ситуации, предшествующей возникновению этой реакции. Ряд последних исследований мозговой деятельности показал, что хотя в возникновении эмоции принимают участие все отделы мозга, от заднего мозга до неокортекса, существует отдельная структура, отвечающая за связь возбуждения с оценкой, — миндалина. Даже само местоположение миндалины способствует исполнению этой интегрирующей роли: получению импульсов от различных отделов головного мозга, включая сенсорные зоны коры и расположенные в таламусе центры, передающие сенсорную информацию (см. рис. 2.13).
Исследования человека и представителей животного мира подтвердили предположение о том, что миндалина играет центральную роль в оценке стимула, соотнося стимулы с их эмоциональным или мотивационным значением. Так, к примеру, обезьяны с удаленной миндалиной распознавали объекты, но не могли понять, для чего они предназначены: они пытались съесть деревянный кубик или дотронуться до горящей спички (Kluver and Bucy, 1937).
Утеря эмоционального фона окружающего мира особенно отчетливо проявляется в состоянии страха. Большинство животных демонстрируют реакцию страха (замирание, съеживание, учащение дыхания, увеличение кровяного давления), когда сталкиваются со стимулом, который в их прошлом опыте был связан с электрическим шоком или каким-то другим аверсивным раздражителем. Но у животных, у которых удалена миндалина, такого рода обусловливание не происходит, хотя все другие виды обусловливания даются им без труда (Davis, 1992, 1997: LeDoux, 1994). Аналогичным образом, у пациентов с поврежденной миндалиной не могут сформироваться обусловленные реакции страха, хотя они могут (сохраняя при этом полное спокойствие) припомнить те звуковые или визуальные стимулы, которые ассоциируются с безусловным стимулом (Bechara et al., 1995).
Дополнительные доказательства роли миндалины предоставляют результаты исследования пациентов, страдающих височной эпилепсией, вследствие которой они начинают приписывать объектам, местам и событиям неадекватное мотивационное и эмоциональное значение. Например, во время приступа височной эпилепсии пациент, находящийся у себя дома, не узнаёт привычную обстановку или же, напротив, в совершенно новой для себя обстановке чувствует себя как дома, В ряде случаев такое восприятие окружающего мира сохраняется и в перерывах между приступами, и больной приписывает эмоциональное значение практически всем замечаемым им объектам (Mullan and Penfield, 1959; Devinsky, Hafler, and Victor, 1982; Devinsky and Bear, 1984). Все эти данные подтверждают предположение о том, что миндалина играет первостепенную роль в идентификации эмоционального значения стимула, определяя наши реакции на этот стимул.
