Регресс и фантазия.— Невроз и искусство.— Перенос (Ubertragung).— Боязнь освобождения вытесненного.— Исходы психоаналитической работы.— Вредная степень вытеснения сексуального

Изучение инфантильного сексуального чувства и све­дение неврозных симптомов на эротические влечения привели нас к некоторым неожиданным формулам от­носительно сущности и тенденций неврозных заболева­ний. Мы видим, что люди заболевают, если им нельзя реально удовлетворить свою эротическую потребность вследствие внешних препятствий или вследствие внут­реннего недостатка в приспособляемости. Мы видим, что тогда они бегут в болезнь, чтобы с помощью последней найти замену недостающего удовлетворения. Мы узна­ли, что в болезненных симптомах проявляется часть половой деятельности больного или же вся его сексуаль­ная жизнь. Главная тенденция этих симптомов — отстра­нение больного от реального мира — является, по нашему мнению, самым вредным моментом заболевания. Мы по­лагаем, что сопротивление наших больных против вы­здоровления не простое, а слагается из многих мотивов. Против выздоровления не только «я» больного, которое не хочет прекратить вытеснения, благодаря которым оно выдвинулось из своего первоначального состояния, но и сексуальные инстинкты не хотят отказаться от заме­щающего удовлетворения до тех пор, пока неизвестно, даст ли реальный мир что-либо лучшее.

Бегство от неудовлетворяющей действительности в бо­лезнь (мы так называем это состояние вследствие его биологической вредности) никогда не остается для боль­ного без непосредственного выигрыша в отношении удовольствия. Это бегство совершается путем обратного раз­вития (регресса), путем возвращения к прежним фазам сексуальной жизни, которые в свое время доставляли удовлетворение. Этот регресс, по-видимому, двоякий: во-первых, регресс во времени, состоящий в том, что libido, т. е. эротическая потребность, возвращается на прежние ступени развития, и, во-вторых, формальный, состоящий в том, что проявление эротической потреб­ности выражается примитивными первоначальными сред­ствами. Оба этих вида регресса направлены, собственно, на период детства, и оба ведут к восстановлению ин­фантильного состояния половой жизни.

Чем глубже вы проникаете в патогенез нервного за­болевания, тем яснее становится для вас связь неврозов с другими продуктами человеческой душевной жизни, даже с самыми ценными. Не забывайте того, что мы, люди с высокими требованиями нашей культуры и на­ходящиеся под давлением наших внутренних вытесне­ний, находим действительность вообще неудовлетвори­тельной и потому ведем жизнь в мире фантазий, в ко­тором мы стараемся сгладить недостатки реального мира, воображая себе исполнения наших желаний. В этих фан­тазиях есть много настоящих конституциональных свойств личности и много вытесненных стремлений. Энергич­ный и пользующийся успехом человек — это тот, кото­рому удается благодаря работе воплощать свои фанта­зии, желания в действительность. Где это не удается вследствие препятствий со стороны внешнего мира и вследствие слабости самого индивидуума, там наступает отстранение от действительности, индивидуум уходит в свой более удовлетворяющий его фантастический мир. В случае заболевания это содержание фантастического мира выражается в симптомах. При известных благоприятных условиях субъекту еще удается найти, исходя от своих фантазий, другой путь в реальный мир, всего того, чтобы вследствие регресса во времена детства надолго уйти от этого реального мира. Если враждебная действительно­сти личность обладает психологически еще загадочным .для нас художественным дарованием, она может выра­жать свои фантазии не симптомами болезни, а художе­ственными созданиями, избегая этим невроза и возвра­щаясь таким обходным путем к действительности. Там же, где при существующем несогласии с реальным ми­ром нет этого драгоценного дарования или оно недоста­точно, там неизбежно libido, следуя самому происхож­дению фантазии, приходит путем регресса к воскреше­нию инфантильных желаний, а следовательно, к неврозу. Невроз заменяет в наше время монастырь, в который обычно удалялись все те, которые разочаровывались в жизни или которые чувствовали себя слишком слабыми для жизни.

Позвольте мне здесь привести главный результат, к которому мы пришли на основании нашего психоанали­тического исследования. Неврозы не имеют какого-либо им только свойственного содержания, которого мы не могли бы найти и у здорового, или, как выразился С. G. Jung, невротики заболевают теми же самыми комп­лексами, с которыми ведем борьбу и мы, здоровые лю­ди. Все зависит от количественных отношений, от взаи­моотношений борющихся сил, к числу приведет борьба: к здоровью, к неврозу или к компенсирующему вы­сшему творчеству.

Я еще не сообщил вам самого важного, опытом до­бытого факта, которым подтверждается наше положе­ние о сексуальной пружине невроза. Всякий раз, когда мы исследуем невротика психоаналитически, у послед­него наблюдается неприятное явление переноса, т. е. больной переносит на врача целую массу нежных и очень часто смешанных с враждебностью стремлений. Это не вызы­вается какими-либо реальными отношениями и должно быть отнесено на оснований всех деталей появления к давним, сделавшимся бессознательными фантазиям-же­ланиям. Ту часть своей душевной жизни, которую больной не может более вспомнить, он снова переживает в своем отношении к врачу, и только благодаря такому переживанию он убеждается в существовании и в могу­ществе этих бессознательных сексуальных стремлений. Симптомы, представляющие собой — воспользуемся срав­нением из химии — осадки прежних любовных (в ши­роком смысле слова) переживаний, могут быть раство­рены только при высокой температуре переживаний, при наличности переноса и тогда только переведены в другие продукты психики. Врач играет роль каталитиче­ского фермента при этой реакции, по прекрасному вы­ражению Ferenczi, того фермента, который на время притягивает к себе освобождающиеся аффекты. Изучение переноса может дать вам также ключ к пониманию гипнотического внушения, которым мы вначале поль­зовались как техническим средством для исследования психического бессознательного у наших больных. Гип­ноз оказался тогда терапевтическим средством, но в то же время он препятствовал научному пониманию поло­жения дел, так как хотя гипноз и устранял в известной области психические сопротивления, но, однако, на гра­нице этой области он возвышал их валом, через кото­рый нельзя было перейти. Не думайте, что явление пе­реноса, о котором я, к сожалению, могу вам сказать, здесь очень мало, создается под влиянием психоанализа. Перенос наступает при всех человеческих отношениях, так же как в отношениях больного к врачу, самопроиз­вольно; он повсюду является истинным носителем тера­певтического влияния, и он действует тем сильнее, чем менее мы догадываемся о его наличности. Психоанализ, следовательно, не создает переноса, а только открывает его сознанию и овладевает им, чтобы направить психи­ческие процессы к желательной цели. Я не могу оста­вить эту тему без того, чтобы не узнать, что явление переноса играет роль не только при убеждении больно­го, но также и при убеждении врачей. Я знаю, что все мои приверженцы убедились в справедливости моих по­ложений благодаря наблюдениям явления переноса, и вполне понимаю, что убежденность в своем мнении нельзя приобрести без того, чтобы не проделать самому не­сколько психоанализов и не иметь возможности на са­мом себе испытать действие переноса.

Я думаю, что мы должны учитывать два препятствия со стороны интеллекта для признания психоаналитиче­ского хода мысли: во-первых, отсутствие привычки всегда считаться с самой строгой, не допускающей никаких исключений детерминацией в области психики и, во-вторых, незнание тех особенностей, которыми бессоз­нательные психические процессы отличаются от хорошо нам известных сознательных. Одно из самых распрост­раненных против психоаналитической работы как у боль­ных, так и у здоровых основывается на последнем из указанных моментов. Боятся повредить психоанализом, боятся вызвать вытесненные сексуальные инстинкты в сознании больного, опасаясь, что этот вытесненный ма­териал осилит высшие этические стремления и лишит больного его культурных приобретений. Замечают, что больной имеет душевные раны, но боятся их касаться, чтобы не усилить его страданий. Правда, спокойнее не касаться больных мест, если мы не умеем при этом ни­чего сделать, кроме как причинить боль. Однако, как известно, хирург не страшится исследования и работы на больном месте, если он намерен сделать операцию, которая должна принести длительную пользу. Никто не думает о том, чтобы обвинять хирурга за неизбежные страдания при исследовании и при реактивных послео­перационных явлениях, если только операция достигает своей цели и больной благодаря временному ухудше­нию своего состояния получает излечение. Подобные от­ношения существуют и при психоанализе: последний имеет право предъявить те же требования, как и хирур­гия. Усиление страданий, которое может иметь место во время лечения, при хорошей технике владения методом гораздо меньше, чем это бывает при хирургических ме­роприятиях, и не должно идти в расчет при тяжести самого заболевания. Внушающий опасения исход, имен­но уничтожение культурности освобожденными инстин­ктами, совершенно невозможен, так как эти опасения не считаются с тем, на что указывает нам наш опыт, а именно, что психическое и соматическое могущество желания, в случае неудачи его вытеснения, значитель­но сильнее при его наличности в области бессознатель­ной, чем в сознательной; так что переход такого жела­ния в сознание ослабляет его. На бессознательное жела­ние мы не можем оказывать влияния, оно стоит в стороне от всяких противотечений, в то время как сознательное желание сдерживается всеми другими сознательными стремлениями, противоположными данному. Психоана­литическая работа служит самым высоким и ценным культурным целям, представляя собой хорошего заме­стителя безуспешного вытеснения.

Какова вообще судьба освобожденных психоанали­зов бессознательных желаний, какими путями мы мо­жем сделать их безвредными для индивидуума? Таких путей много. Чаще всего эти желания исчезают еще во время психоанализа под влиянием разумной душевной деятельности, под влиянием лучших противоположных стремлений. Вытеснение заменяется осуждением. Это воз­можно, так как мы большей частью должны только ус­транить следствия прежних ступеней развития «я» боль­ного. В свое время индивидуум был в состоянии устра­нить негодный компонент сексуального чувства только вытеснением, так как сам он тогда был слаб и его орга­низация недостаточно сложилась; при настоящей же зрелости и силе он в состоянии совершенно овладеть вред­ным инстинктом. Второй исход психоаналитической ра­боты может быть тот, что бессознательные инстинкты направляются на другие цели. Эти цели были бы найде­ны самим индивидуумом, если бы он развивался без препятствий. Простое устранение инфантильных жела­ний не представляет собой идеальной цели психоанали­за. Невротик вследствие своих вытеснений лишен мно­гих источников душевной энергии, которая была бы весьма полезна для образования его характера и для жизни. Мы знаем более целесообразный процесс развития, так называемую сублимацию, благодаря которой энергия ин­фантильных желаний не устраняется, а применяется для других высших, иногда несексуальных целей. Как раз компоненты сексуального чувства отличаются способ­ностью сублимации, т. е. замены своей сексуальной це­ли другой, более отдаленной и более ценной в социаль­ном отношении. Этим прибавкам энергии со стороны сексуального чувства к нашей душевной деятельности мы обязаны, по всей вероятности, нашими высшими культурными успехами. Рано появившееся вытеснение исключает возможность сублимации вытесненного инс­тинкта; с прекращением вытеснения путь к сублимации опять становится свободным.

Мы не должны упускать из виду третий возмож­ный исход психоаналитической работы. Известная часть вытесненных эротических стремлений имеет право на прямое удовлетворение и должна найти его в жизни. Наши культурные требования делают жизнь слишком тяжелой для большинства человеческих организмов; эти требования способствуют отстранению от дейст­вительности и возникновению неврозов, причем слишком большим вытеснением вовсе еще не достигается ка­кой-либо чрезвычайно большой выигрыш в культур­ном отношении. Мы не должны возвышать себя до та­кой степени, чтобы не обращать никакого внимания на первоначальные животные инстинкты нашей при­роды, и мы не должны забывать, что счастье каждого отдельного индивидуума также должно входить в це­ли нашей культуры. Пластичность сексуальных ком­понентов, которая выражается в их способности к суб­лимации, может повести к большему искушению достигать возможно интенсивной сублимацией возможно большого культурного эффекта. Но насколько мало мы можем рассчитывать при наших машинах переве­сти более чем одну часть теплоты в полезную механи­ческую работу, так же мало должны мы стремиться к тому, чтобы всю массу сексуальной энергии переве­сти на другие, чуждые ей цели. Это не может удасть-ся, и если слишком уже сильно подавлять сексуаль­ное чувство, то придется считаться со всеми невзгодами хищнического строения.

Я не знаю, как вы со своей стороны отнесетесь к тому предостережению, которое я только что высказал. Я расскажу вам старый анекдот, из которого вы сами выведете полезное заключение. В немецкой литературе известен городок Шильде, о жителях которого расска­зывается множество различных небылиц. Так, говорят, что граждане Шильда имели лошадь, силой которой они были чрезвычайно довольны, одно им только не нрави­лось: очень уж много дорогого овса пожирала эта ло­шадь. Они решили аккуратно отучить лошадь от этого безобразия, уменьшая каждый день порцию понемногу, пока они не приучили ее к полному воздержанию.

Одно время дело шло прекрасно — лошадь была отучена почти совсем! На следующий день она должна была ра­ботать уже совершенно без овса. Утром этого дня ковар­ную лошадь нашли мертвой. Граждане Шильда никак не могли догадаться, отчего она умерла.

Вы, конечно, догадываетесь, что лошадь пала с го­лоду и что без некоторой порции овса нельзя ожидать от животного никакой работы.

Благодарю вас за приглашение и то внимание, кото­рым вы меня наградили.

---

1. Josef Breuer, род. в 1842 г., член-корреспондент Академии на­ук, известен своими работами о дыхании и по физиологии чувства равновесия.
   
2. Studien uber Hysterie. Fr. Deuticke. Wien, 1895; 2 Aufl., 1909. Часть, принадлежащая в этой книге мне, переведена д-ром А. А. Brill'ом из Нью-Йорка на английский язык.
   
3. Я знаю, что теперь мы не можем этого утверждать, но при своем сообщении я переношу себя и своих слушателей назад, во время до 1880 г. Если с тех пор дело обстоит иначе, то в этом большая доля заслуги падает на те старания, историю которых я здесь излагаю.
   
4. Studien iiber Hysterie, p. 26.
   
5. Studien uber Hysterie, p. 31.
   
6. Idid, p. 30.
   
7. Ibid, p. 43, 46.
   
8. Избранные места из этой книги, к которым присоединены некоторые позднейшие статьи по истерии, есть в английском переводе Dr. A.A. Brill'а из Нью-Йорка.
   
9. Скорее позднейшее подражание такому памятнику. Слово Charing происходит, по всей вероятности, от слов chere reine, как мне со­общил Dr. Е. Jones.
   
10. Der Witz und seine Beziehung zum Umbewussten. - Wien, 1905.
    
11. Jung C.G. Diagnistische Assoziationsstudien. Bd. 1. 1906.
    
12. Die Traumdeutung. 2 Aufl., 1909.
    
13. Zur Psychopatalogie des Alltagslebens. 3 Aufl. 1910.
    
14. Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie. - Dien, 1905. Русский перевод: Теория полового влечения. психотерапевтическая библиотека. - Вып. III.