Ю. И. Холодный, Ю. И. Савельев. Проблема использования испытаний на полиграфе : Psychology OnLine.Net

Ю. И. Холодный, Ю. И. Савельев. Проблема использования испытаний на полиграфе

Ю. И. Холодный, Ю. И. Савельев. Проблема использования испытаний на полиграфе
Добавлено
15.11.2011

В ряде развитых зарубежных стран на протяжении десятилетий рнстивно используется метод специальных психофизиологических исследований реакций человека с помощью полиграфа — более известный как метод испытаний или проверок на полиграфе (часто неверно называемом «детектор лжи») — в тех случаях, когда необходимо установить причастность конкретного лица к событиям, которые он пытается утаить.

Достаточно широкое применение проверок на полиграфе в интересах различного рода расследований и в целях кадрового отбора принимаемого На службу или работающего персонала, а также убедительные научные данные свидетельствуют, что в основе метода получения информации от человека в ходе его испытания на полиграфе лежит объективно существующий феномен, «являющийся одним из фундаментальных механизмов психофизиологии» [40, р. 744].

Десятилетиями в отечественной юридической литературе бытовало представление о том, что испытания на полиграфе — «антинаучный метод» |7, с. 70], который «должен быть отвергнут решительно и безоговорочно» [26, с. 72]. И хотя такое мнение продолжает сохраняться у некоторых правоведов и поныне, по-видимому, настало время спокойно и непредвзято подойти к оценке природы и методологии специальных психофизиологи-ческих исследований (далее — СПФИ) с применением полиграфа.

1. ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ДЕТЕКЦИИ ЛЖИ: ИЗ ИСТОРИИ НЕВОСТРЕБОВАННОГО МЕТОДА

Проблема обнаружения лжи, по-видимому, существует стольк же, сколько и сам человек. Еще в глубокой древности правители народов их суды прибегали к различным способам уличения лжеца, чтобы тем самым установить истину. Исторические хроники и литературные памятни ки свидетельствуют, что для этих целей были выработаны сложные ритуя лы и изощренные ордалии, или «суды Божьи».

Например, составленное в XI в. при Ярославе Мудром древнейшее со брание гражданских уставов Древней Руси, получившее название «Русски Правда», разрешало применение ордалий в тяжбах между гражданами, ука зывая, что «истец может... требовать, чтобы ответчик оправдался испыта нием железа... а ежели иск стоит полугривны... менее, то испытывать во дою». Комментируя первый свод российских законов, историк Н. М. Ка рамзин отмечал:

«...древние россияне, подобно другим народам, употребляли железо воду для изобличения преступников — обыкновение безрассудное и жес токое... Обвиняемый брал в голую руку железо раскаленное или вынима ею кольцо из кипятка, после чего судьям надлежало обвязать и запечатат оную. Ежели через три дня не оставалось язвы или знака на его коже, т невиновность была доказана. Ум здравый... не мог истребить сего устав языческих времен... Народ думал, что Богу легко сделать чудо для спасенм: невиновного; но хитрость судей пристрастных могла обманывать зрителе: и спасать виновных» 14, с. 144].

Однако история донесла до нас и иные, менее жестокие способы по иска истины.

В далекие времена было подмечено, что при допросе человека, совер шившего преступление, переживаемый им страх перед возможным разо блачением сопровождается определенными изменениями его физиологи ческих функций. В частности, в древнем Китае подозреваемый в преступ лении подвергался, например, испытанию рисом: то есть он должен бы. набрать в рот горсть сухого риса и выслушать обвинение. Полагалось, что если рис оставался во рту сухим (от страха разоблачения приостанавлива лось слюноотделение), вина подозреваемого считалась доказанной. Анало гичным по своей сути являлось испытание, применявшееся в древней Ин дни, когда «подозреваемому называли нейтральные и критические слова связанные с деталями преступления. Человек должен был отвечать первыл пришедшим ему в голову словом и одновременно тихо ударять в гонг. Бы ло отмечено, что ответ на критическое слово сопровождается более силь ным ударом» [23, с. 128]. Необходимо подчеркнуть, что упоминания о по добных процедурах встречаются у самых различных народов, живили в разные времена и вдали друг от друга. Известно, что такие испытания практиковались, например, в средневековой Англии и, пережив века, встречались в изолированных культурах примитивных племен еще в середине XX столетия.

Вот как описывает один из двух наблюдавшихся вариантов такой процедуры обнаружения виновного американский этнограф и путешественник Г. Райт, лично присутствовавший на рубеже 50-х годов при «детекции лжи» в одном из племен Западной Африки:

«...колдун... указал на несколько человек, стоявших в стороне. Их вытолкнули в центр круга. Колдун повернулся к вождю и сказал: — Один из этих людей вор.
...Колдун вышел вперед и протянул ближайшему из шести обвиняемых небольшое птичье яйцо. Его скорлупа была столь нежной, что казалась прозрачной. Было ясно, что при малейшем нажиме яйцо будет раздавлено. Колдун приказал подозреваемым передавать яйцо друг другу — кто виновен, тот раздавит его и тем самым изобличит себя. Когда яйцо дошло до пятого, его лицо вдруг свела гримаса ужаса, и предательский желток потек между пальцами. Несчастный стоял вытянув руку, с которой на землю падала скорлупа, и его дрожащие губы бормотали признание» [21, с. 103].

Переосмысливая наблюдавшуюся Райтом ситуацию и описанные выше древнекитайский или древнеиндийский способы, нетрудно заметить, что для выявления виновного дознаватели прибегали к контролю за динамикой показателей отдельных физиологических процессов (слюноотделения, двигательной активности рук). При этом требовалось наличие достаточно чувствительных регистраторов физиологических изменений в организме людей при прохождении ими испытания. Роль таких регистраторов как раз и выполняли горсть риса, специально подобранное яйцо с хрупкой скорлупой, гонг или что-либо иное.

Понятно, что отзвук острых психических переживаний человека может проявляться не только в упомянутых, но и во многих других физиологических процессах. В 1730 г. Д. Дефо опубликовал трактат «Эффективный проект непосредственного предупреждения уличных ограблений и пресечения всяких иных беспорядков по ночам». Великий романист обратил внимание на то, что «у вора существует дрожь (тремор) в крови, которая, если ею заняться, разоблачит его... Некоторые из них настолько закоснели в преступлении, что... даже смело встречают преследователя; но схватите его за запястье и пощупайте его пульс; и вы обнаружите его виновность» [38, р. 681). И хотя автор знаменитого «Робинзона Крузо» явился первым из европейцев, кто предложил применить анализ пульса в целях борьбы с преступностью, тем не менее сам принцип диагностики психически значимого по пульсу был хорошо известен в кругу образованных людей тот времени.

Несмотря на то, что высказанное Дефо предложение содержало пло дотворную мысль, понадобилось почти полтора века, чтобы она начала приобретать свое материальное воплощение.

Используя «плетизмограф» (инструмент для измерения кровяною давления и изменений пульса), итальянский физиолог А. Моссо во время одного из экспериментов в клинике наблюдал, как у пациентки

«...внезапно, без каких-либо видимых причин, возросли пульсации. Это поразило меня, и я спросил женщину, как она себя чувствует; ответ был — „хорошо"... Я тщательно проверил прибор, чтобы убедиться, что все в порядке. Тогда я попросил пациентку рассказать мне, о чем та думала минуты две назад. Она ответила, что, рассматривая отсутствующим взором книжную полку, висевшую напротив, остановила свой взгляд на черепе, стоявшем среди книг, и была напугана им, так как он (т. е. череп. — Авт.) напомнил ей о ее болезни» (цит. по: [44, р. 858—859]).

Аналогичные эксперименты, выполненные осенью 1877 г., навели Моссо на мысль о том, что «если страх является существенным компонентом лжи, то такой страх может быть выделен» [44, р. 859]. Эти идеи повлекли за собой проведение исследований с применением примитивных устройств, направленных на обнаружение скрываемой человеком информации, по психофизиологическим реакциям.

Известный итальянский криминалист Ч. Ломброзо первым поставил этот метод на службу полицейской практики, помогая устанавливать истину в ходе уголовных расследований. В 1895 г. он опубликовал книгу «Criminal Мап», где впервые изложил результаты «использования сфигмографа и плетизмографа для допроса преступников». Позднее, в 1902 г., участвуя в расследовании убийства шестилетней девочки, в котором подозревался некий Тосетти, Ломброзо «применил плетизмограф и обнаружил не-значительные изменения в пульсе, когда Тосетти делал в уме математические вычисления; однако, когда ему предъявлялись изображения израненных детей, регистрируемая запись пульса не показала никаких внезапных изменений, в том числе — и на фотографию убитой девочки. Результаты последующего расследования убедительно доказали, что Тосетти был невиновен в этом преступлении» [44, р. 863]. Этот случай показателен тем, что явился, по-видимому, первым применением метода в отношении подозреваемого лица, завершившимся оправдательным исходом. Тем самым было подтверждено, что контроль физиологических реакций человека может не только вести к выявлению скрываемой им информации, но и, что не менее важно, способствовать установлению невиновности подозреваемого.

В начале XX в. этот метод привлекает все большее внимание исследователей в различных странах. Среди ученых того периода необходимо отметить В. Марстона, американского психолога и юриста, который, помимо реального вклада в становление «инструментального метода обнаружения лжи», известен тем, что окрестил применявшийся в этих целях примитивный сфигмограф «детектором лжи». Термин оказался удивительно «прилипчивым»: подхваченный газетной прессой, он со временем прочно вошел не только в бытовую, но и в научную лексику для условного обозначения прибора, обслуживающего такой раздел современной прикладной психофизиологии, как «Детекция лжи».

Активное развитие метода начинается в 20-е годы в США. Особая роль при этом принадлежит офицеру калифорнийской полиции Дж. Ларсону, который сконструировал устройство, обеспечивавшее непрерывную и одновременную регистрацию кровяного давления, пульса и дыхания. С помощью этого аппарата проведено большое количество проверок лиц, подозревавшихся в реальных уголовных преступлениях, и зафиксирована высокая степень правильности результатов испытаний [41].

Однако решающий вклад в становление психофизиологического метода, бесспорно, внес криминалист Л. Килер, помощник и ученик Ларсона. Он впервые сконструировал полиграф, специально предназначенный для выявления у человека скрываемой им информации (1933 г.), разработал методику испытаний на полиграфе (1935 г.), основал специализированную фирму для серийного выпуска этих приборов и школу по подготовке операторов полиграфа (1938 г.). Благодаря усилиям и настойчивости Л. Киле-ра, Ф. Инбау, Дж. Рейда и других энтузиастов начиная с 30-х годов этот метод — не спеша, но прочно — вошел в практику работы правоохранительных органов и ряда федеральных ведомств США. В 50—60-е годы проверки на полиграфе активно проникают в сферу частного предпринима-тельства, и к середине 80-х годов в США уже насчитывалось более 5000 операторов полиграфа, осуществлявших ежегодно около 2 млн. испытаний различного целевого назначения. Проверки на полиграфе превратились в доходную и быстро развивающуюся отрасль частного бизнеса.

Распространение испытаний на полиграфе и эволюция взглядов общественности на данный метод в различных странах носят весьма поучительный характер.

Но, оставив эти вопросы в стороне, рассмотрим, как сложилась судьба метода «детекции лжи» в нашей стране. Поиск возможности применения методов психологии в целях выявления скрываемой информации при расследовании преступлений начался в СССР в 20-е годы. Инициатор этих работ — А. Р. Лурия, которому в ту пору едва минуло 25 лет. В основу исследований был положен широко применявшийся в экспериментальной

психологии ассоциативный метод, в дополнение к которому он предложил ввести запись на приборе быстроты реакции испытуемого на слова-раздражители 136]. Суть разрабатывавшейся идеи лучше всего иллюстрирует методика эксперимента, описанная ученым полвека спустя в его мемуарах:

«...наш эксперимент состоял в следующем. Мой ассистент составлял рассказ, который прочитывался нескольким испытуемым. Один из рассказов, например, был о воре, залезшем через окно в церковь и укравшем золотой подсвечник, икону и распятие. Испытуемым давалось задание запомнить рассказ, но скрывать, что он им известен. Затем их и других испытуемых, которые не слышали рассказа, просили принять участие в эксперименте, в ходе которого требовалось ответить на список примерно из семидесяти слов, десять из которых являлись „критическими". Испытуемые должны были нажимать правой рукой на ключ, отвечая при этом любым словом. В мою задачу входило определить на основе комбинированной записи двигательных и словесных ответов, какие из слов являлись „критическими", кто из испытуемых был знаком с рассказом и кто не знал его, и каков был сам рассказ. Впоследствии эта методика нашла применение в судебной практике» [12, с. 20—21].

Работая в лаборатории экспериментальной психологии при Московской губернской прокуратуре, Лурия имел уникальную возможность экспериментировать с лицами, подозреваемыми в совершении тяжких преступлений, в период между их арестом и судом, а также — после суда. Занимаясь исследованиями в этом направлении, ученый установил, что «состояние моторной сферы (т. е. двигательная активность человека в условиях проводимого наблюдения. — Авт.) очень точно отражает нервно-психическое состояние испытуемого и дает объективную характеристику структуры протекающей реакции» [10, с. 231]. Результаты исследований оказались весьма успешными, и уже в 1927 г. Лурия констатировал, что «экспериментально-психологический метод обнаружения причастности (к преступлению. — Авт.) следует рассматривать как одну из — в будущем -серьезнейших возможностей применения объективных методов в криминалистике» [11, с. 97). За несколько лет работы ученому удалось получить богатый экспериментальный материал более чем от полусотни человек, большинство из которых являлись убийцами или соучастниками убийств. Позднее он вспоминал, что «применяя эту процедуру сравнения реакций на различные типы слов у одного и того же испытуемого, мы часто обнаруживали действительного преступника среди других подозреваемых... Эта работа оказалась практически полезной для криминалистов, являясь ранней моделью детектора лжи» [12, с. 23].

Несмотря на то, что в своих работах Лурия пошел путем, отличным от американских исследователей, его идеи оставили свой след в зарубежной методологии испытаний на полиграфе. В частности, именно Лурия сформулировал генеральный принцип психофизиологических способов выявления у человека скрываемой им информации. Согласно этому принципу, «единственная возможность изучить механику внутренних, скрытых процессов сводится к тому, чтобы соединить эти скрытые процессы с каким-нибудь одновременно протекающим рядом доступных для непосредственного наблюдения процессов... в которых внутренние закономерности и соотношения находили бы свое отражение» [10, с. 231]. Оценивая разрабатываемый им метод, Лурия был уверен, что от метода можно «со временем ждать большой практической пользы». Но в то же время ученый предупреждал: «...лучше еще несколько лет серьезной, вдумчивой лабораторной работы, чем один неосторожный и преждевременный шаг, один неспелый вывод, который может скомпрометировать это серьезное дело» [11, с. 100].

Наряду с экспериментальными работами Лурии, получившими широкую известность в стране и за рубежом, отечественная психологическая наука тех лет, используя «кимограф», «пнеймограф», «сфигмограф», «плетизмограф» и «струнный гальванометр» (т. е. все инструментальные компоненты, которые находчивый Килер объединил, создав полевой полиграф), изучала «отражение эмоций на соматических реакциях» и пришла к выводу, что «с помощью этих точных аппаратов можно зарегистрировать выражения наших эмоций и аффектов, связанные с изменениями дыхания, пульса и кровенаполнения» [3, с. 155].

В целом проблема поиска эффективных психологических методов выявления скрываемой информации при расследовании преступлений определенно представляла интерес, и отечественная наука внимательно следила за развитием исследований в данной области [3, 5]. Но невзирая на достигнутые обнадеживающие результаты, исследовательские работы в данном направлении вскоре были прекращены, и причиной тому послужили сле-дующие обстоятельства.

В 20-е годы рост интереса к использованию методов экспериментальной психологии и психофизиологии при раскрытии преступлений в определенной мере был подкреплен появлением книги итальянского криминалиста Э. Ферри «Уголовная социология», в которой автор, поднимая вопрос о привлечении научных достижений в сферу «уголовно-судебных доказательств», предлагал использовать «сфигмограф» (прототип и составной элемент современного полиграфа) для проверки показаний обвиняемых и свидетелей. Появление этой монографии совпало с развернувшейся в те годы разработкой советской юридической наукой теории доказательственного права, и главы книги, посвященные новым методам сбора и оценки доказательств, вызвали оживленные дискуссии среди правоведов и юристов. Одним из дискутантов был М. С. Строгович, который полагал, что «в рассуждениях Ферри имеется, безусловно, верная и ценная мысль: введение в судебную деятельность научных элементов... несомненно, является прогрессивным фактором в развитии судебной деятельности... (но) что ка сается пропагандируемого Ферри сфигмографа, фиксирующего по изменениям кровообращения волнение обвиняемого при разговоре о вменяемом ему преступлении, то этот способ по своей точности очень мало отличается от средневекового испытания огнем или водой» [25, с. 71-72].

Сейчас, спустя восемь десятилетий, уже трудно определить, был ли Строгович первым, кто публично изложил свое мнение о «пропагандируемом Ферри сфигмографе». Но именно на него десять лет спустя, в 1937 г., обрушился А. Я. Вышинский, выступая по проблеме оценки доказательств в советском уголовном процессе. В частности, Генеральный прокурор СССР заявил, что «вот этого Ферри, который рекомендовал открывать преступников при помощи сфигмографа, отмечающего изменения в кровообращении обвиняемого, т. Строгович рассматривает как ученого, открывшего "новые плодотворные пути" в науке доказательственного права... Эту галиматью проф. Строгович принял в 1927 г. за теорию, содержащую ценную и интересную мысль» [2, с. 25]. В итоге, расценив замечания ученого о новом и слабо изученном методе как покушение на основы советского процессуального права, Вышинский обвинил Строговича в приверженности взглядам Ферри и в попытках внедрить «сфигмограф» в процесс оценки доказательств.

Не удивительно, что после подобного заявления Генерального прокурора судьба экспериментального метода «детекции лжи» оказалась предрешенной. Вскоре и сам Строгович писал, что «под квазинаучной фразеологией здесь скрывается варварство и произвол, а „научные" гнусности вроде аппаратов для чтения мыслей обвиняемого не могут быть расценены иначе как инквизиция на новый лад, как дикое надругательство над человеком, попавшим в руки буржуазному суду и превращенным в объект для расправы и истязаний» [24, с. 54].

При этом нельзя сказать, что работы зарубежных исследователей были неведомы отечественным правоведам-оппонентам «аппарата дня чтения мыслей». Наоборот, оказалось известным и цитировалось, например, следующее мнение Килера:

«...такой вещи, как „детектор лжи", не существует. Среди инструментов, записывающих такие изменения в организме, как давление крови, пульс, дыхание или гальванический рефлекс, нет инструмента, который в большей мере заслуживал бы названия „детектор лжи", чем стетоскоп, клинический термометр или аппарат для микроскопического исследования крови заслуживают называться „аппаратами для обнаружения ап-пендицита". Однако ложь, виновность или невиновность могут быть ди-агносцируемы по известным симптомам так же, как аппендицит, паранойя и иные физические или душевные болезни. В каждом случае проводящий обследование должен ставить диагноз на основании осязательных симптомов, пользуясь при этом каким-либо механическим пособием, находящимся в его распоряжении» (цит. по: (17, с. 116]).

Таким образом, негативное отношение к испытаниям (проверкам) на полиграфе, сформировавшееся в предвоенные годы, не основывалось на каких-либо научных данных (скорее, наоборот, формировалось вопреки им) и было обусловлено всецело идеологическими мотивами. При этом полагалось самоочевидным «ошибочное представление» о том, что якобы можно сделать «заключение по физическим симптомам о мимолетном умственном процессе, сопутствующем лжи» [17, с. 119—120].

Первая из работ, появившаяся в послевоенный период по теме полиграфа [16], лишь укрепила существовавший негативизм. Последовавшее в начале 50-х годов резкое увеличение использования проверок на полиграфе в США не привлекло внимания отечественной юридической или психологической науки.

В середине 60-х годов начинает формироваться иная позиция в отношении испытаний на полиграфе, призывавшая специалистов (правоведов, юристов, криминалистов, психологов) более внимательно подойти к данной проблеме. В частности, сторонники такой позиции категорически возражали против того, чтобы контроль физиологических параметров организма человека в процессе его опроса голословно и бездоказательно объяв-лялся антинаучной и реакционной идеей, подлежащей всяческому осуждению (хотя никаких исследований по этой проблеме в СССР не проводилось).

Хроническое неприятие официальной юридической наукой данного метода прикладной психофизиологии повлияло на то, что естественнонаучная сторона процесса выявления информации у человека с помощью полиграфа на протяжении трех-четырех десятилетий не попадала в сферу исследований отечественных психологов или физиологов.

Первым (после Лурии), кто соприкоснулся с данной тематикой, был академик П. В. Симонов. Занимаясь разработкой информационной теории эмоций, в конце 60-х — начале 70-х годов он провел значительный объем экспериментальных исследований по психофизиологии эмоций и, в частности, внимательно изучил «метод обнаружения эмоциональных реакций на значимый для субъекта сигнал (так называемая лайдетекция, т. е. обнаружение лжи)». В результате этих работ, в интересующем нас аспекте, ученый пришел к выводу о том, что «эффективность современных способов выявления эмоционально значимых объектов не вызывает сомнений. Подобно медицинской экспертизе и следственному эксперименту, эти способы могут явиться вспомогательным приемом расследования, ускорить его и тем самым содействовать решению главной задачи социалистического правосудия: исключению безнаказанности правонарушений» [23, с. 130].

В начале 70-х годов группа ученых, возглавляемых профессором Л. Г. Ворониным, занимаясь в Институте биофизики АН СССР исследованиями механизмов памяти, использовала в качестве экспериментального средства «метод, на котором основан так называемый детектор лжи». По заявлению ученых, они «обратились к этому методу... потому, что... представляется перспективной любая методика, при помощи которой можно обнаружить изменения реакций, возникающих во время хранения... эмоционально окрашенных следовых явлений» [1, с. 88—89] памяти. И хотя исследователи обошли стороной вопрос о практическом применении «детектора лжи», сославшись на его недостаточное «физиологическое обоснование» и отсутствие признания юридической наукой, сам факт проведенных ими экспериментов является лучшим свидетельством научной обоснованности и эффективности психофизиологического способа выявления в памяти человека необходимой информации.

В целом «проблема полиграфа» в нашей стране мучительно проходила тот же путь, который прошли в послевоенные годы кибернетика и генетика. Гнет бездумного отрицания реальных фактов и стремление поставить «на пути научных исследований в области судебной психологии и криминалистики... надежный барьер различным лженаучным методам, которыми так богата буржуазная полицейская практика» [26, с. 71], оказали заметное влияние на позицию отечественной психологической науки. На страницах научных изданий появились высказывания, например, о том, что

«детектор лжи — прибор, используемый буржуазной криминологией (?) или уличения во лжи путем записи ряда (физиологических функций, объективирующих эмоции... при ответах на вопросы в процессе допроса» [15, с. 23]. При этом категорично утверждалось, что этот прибор «научно не состоятелен (?), т. к. может улавливать только эмоциональную реакцию на обстановку и случайные мысли (?)» (там же). А так как «отличить „настоящие" эмоции от „индуцированных" (?) аппаратурными методи-ками невозможно» [6, с. 80] и «гарантии „лжи" никакие варианты аппаратуры не дают» [19, с. 87], то это и служит «причиной многочисленных судебных ошибок (?), вызвавших негативное отношение к испытанию на детекторе лжи» [20, с. 97].

Существенные изменения в отношении к проверкам на полиграфе происходят в начале 90-х годов. Важную роль в этом сыграл «Закон об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации» (1992 г.), который дал надежную правовую основу практическому применению испытаний на полиграфе. Революционным для полиграфа в России стал март 1993 г., когда Генеральная прокуратура и Министерство юстиции России открыли путь применению психофизиологического метода «Детекция лжи» в деятельности федеральных органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность [13, 14].

Прошло три года. Испытания на полиграфе все активнее внедряются в практику федеральных ведомств. В МВД состоялись две научно-практические конференции, посвященные анализу использования этого метода. В России появилось несколько фирм, освоивших выпуск компьютерных полиграфов.

И тем не менее, отвергая все сделанное к концу XX в. за рубежом и в России в области психофизиологического метода детекции лжи, раздаются заявления о том, что «квалификация этих методов как варварских, средневековых имеет достаточное основание... Они направлены на то, чтобы получить от обвиняемого уличающую информацию вопреки его воле. А это и составляет суть средневекового пыточного процесса» [8, с. 62].

2. ЗАРУБЕЖНЫЕ ТЕОРИИ ИСПЫТАНИЙ НА ПОЛИГРАФЕ

В течение всей столетней истории практического применения психофизиологического метода «детекции лжи» специалисты неоднократно предпринимали попытки дать естественнонаучное объяснение и теоретическое обоснование тех сложных процессов, которые происходят в психике и организме человека в ходе этой процедуры.

Существующие в настоящее время за рубежом теоретические концепции можно разделить «на два основных класса: а) теории, опирающиеся на мотивационные и эмоциональные факторы как важнейшие детерминанты психофизиологической дифференциации... и б) теории, базирующиеся на когнитивных факторах» [31, р. 101].

По мнению экспертов Конгресса США, проводивших специальное изучение комплекса вопросов, связанных с использованием проверок на полиграфе, «наиболее признанная в настоящее время теория заключается в следующем: лицо, подвергаемое тестированию с помощью полиграфа, боится проверки, и этот страх порождает выраженные физиологические реакции в том случае, когда данное лицо отвечает ложно» [42, р. 6]. Данная теория, получившая наименование теории угрозы наказания и относимая к первому из указанных выше классов, по-видимому, берет свое начало в упоминавшихся экспериментах Моссо.

Пытаясь полнее раскрыть суть этой теории, Линн Мэрси, бывший президент (1982—1984 гг.) Американской ассоциации операторов полиграфа (ААП), писал:

«...основная теория полиграфа заключается в том, что при определенных обстоятельствах вопросы, истина в отношении которых может иметь губительные последствия для конкретного субъекта, будут активизировать симпатическую нервную систему и вызывать физиологические изменения, которые могут быть зарегистрированы, измерены и проанализированы. По этой причине физиологическая реакция, выявляемая с помощью прибора, наступает независимо от содержания ответа. Иными словами, если субъекту задают вопрос: "Это вы убили X.?", и он в это время осознает, что действительно убил X., физиологическая реакция будет зарегистрирована, даже если субъект признает себя виновным и ответит утвердительно...
Если же в ответ на вопрос субъект должен лживо отрицать свое соучастие в преступлении, страх раскрытия истины (поскольку он знает ее) вызовет изменения в функциях каждой из систем, измеряемых и фиксируемых полиграфом, и позволит наблюдать оператору физиологические реакции, которые (предполагаемые теоретические и демонстрируемые эмпирически сотнями тысяч проверок на полиграфе) могут быть соотнесены с ложью.
Если же субъект правдиво отрицает свое участие в преступлении, кризис сокрытия истины будет отсутствовать и вопрос не будет стимулировать к действию симпатическую нервную систему организма...
Отсутствие реакции должно означать, что субъект говорит правду; в то время как наличие реакции означает, что он утаивает информацию, которая, как он полагает, имеет отношение к поставленному перед ним вопросу» [39, р. 4—5].

Несколько иную трактовку «теории угрозы наказания» дает Р. Дэвис. По его мнению:

«...ложь, по сути, есть реакция избегания со значительно меньшим, чем 100%, шансом на успех, но тем не менее это единственное, что вообще имеет надежду на успех. Физиологическая реакция будет следствием реакции избегания, которая имеет малую вероятность подкрепления, но не совсем низкую. Если эта теория имеет хоть какую-то обоснованность, то тогда следует допустить, что физиологическая реакция ассоциируется с состоянием неопределенности. Действительно, кажется, что ложь, произносимая с полной уверенностью и определенностью, по-видимому, не вызывает сильную реакцию; однако, с другой стороны, имеются экспериментальные данные, что ложь, произносимая без всякой надежды на успех, выделяется также с трудом» [32, р. 163].

Нетрудно заметить, что «теория угрозы наказания» и обе представленные выше ее трактовки весьма уязвимы.

Во-первых, сама «теория угрозы наказания» вызывает скептическое отношение у противников использования полиграфа, которые полагают, что «согласно этой теории, полиграф скорее измеряет страх перед проверкой, чем ложь как таковую» [42, р. 6].

Во-вторых, едва ли можно безоговорочно согласиться с точкой зрения Мэрси о единственно предопределяющей роли симпатической нервной системы в развитии психофизиологических реакций в ходе испытаний на полиграфе. Известно, что далеко не все изменения в организме, происходящие на психофизиологическом уровне, обусловлены действием именно этой составляющей вегетативной нервной системы: например, часто наблюдаемое при испытании на полиграфе снижение частоты сердечных сокращений, возникающее в ответ на предъявление опрашиваемому лицу значимых для него вопросов, определяется реакциями не симпатической, а парасимпатической нервной системы [29].

В-третьих, «теория угрозы наказания» создает большие трудности в объяснении высокой результативности модельных исследований — например, проводимых в лабораторных условиях тестов с отгадыванием задуманного числа или выбранной карты [28, с. 172; 34 и др.] — где полностью исключена угроза «губительных последствий» за сокрытие «лжи», утаиваемой от экспериментатора.

В-четвертых, из рассматриваемой теории следует, что выраженность психофизиологической реакции на тот или иной вопрос в процессе «детекции лжи» является функцией «реакции избегания угрозы наказания». Если бы это было так, то «у субъекта, которому было бы неведомо, что его реакции подвергаются контролю, степень их проявления была бы минимальной» [30, р. 446]. Однако специально предпринятое экспериментальное исследование [43] показало несостоятельность этого предположения: в тех случаях, когда удавалось убедить испытуемых в отключении полиграфа (реакции регистрировались телеметрически на вынесенный прибор), было установлено, что никакого существенного ослабления выраженности психофизиологических реакций не наблюдалось.

Кроме «теории угрозы наказания», к этому же классу «теорий полиграфа» (по американской терминологии) относят еще несколько концепций. В основу одной из них были положены хорошо известные отечественным психологам взгляды А. Р. Лурии, высказанные им в начале 20-х годов. Напомним, что, занимаясь изучением состояния аффекта у преступников и обобщив огромный экспериментальный материал, он пришел к следующему выводу:

«...состояние психической травмы (в результате совершенного преступления.— Авт.), осложненное необходимостью скрывать ее и ограниченное страхом саморазоблачения, создает у преступника состояние острого эффектного напряжения; это напряжение, весьма вероятно, преувеличивается потому, что субъект находится под страхом раскрытия совершенного им преступления: чем серьезнее преступление, тем выраженнее аффект и тем больше опасность его раскрытия, и, следовательно, тем сильнее этот комплекс подавляется...
...Такое напряжение, несомненно, является одним из серьезнейших факторов в признании преступником своей вины. Признание служит преступнику средством избежать следов аффекта, найти выход из создавшегося напряжения и разрядить аффективный тонус, который порождает в нем невыносимый конфликт. Признание может уменьшить этот конфликт и возвратить личность в определенной степени к нормальному состоянию; именно в этом и заключается психофизиологическая значи-мость этого признания» [36, р. 114].
Идеи Лурии были трансформированы американскими исследователями в так называемую теорию конфликта, согласно которой
«...сильные физиологические сдвиги будут иметь место тогда, когда две несовместимые тенденции реагирования будут активированы одновременно: тенденция говорить правду и тенденция лгать относительно рассматриваемого инцидента» [30, р. 446].

В целом «теория конфликта» согласуется с некоторыми экспериментальными данными. В частности, вытекающее из этой теории следствие о том, что «детекция будет осуществляться тем легче, чем сильнее проверяемый будет пытаться скрыть свою ложь» [32, р. 165], нашло свое подтверждение в работах ряда исследователей: в лабораторных экспериментах было продемонстрировано улучшение выделения скрываемых стимулов при стремлении испытуемых «обмануть прибор», т. е. при усилении «конфликта» [33].

Однако большинство специалистов признают, что «теория конфликта» достаточно уязвима, и предостерегают от далеко идущих выводов:

«...если конфликт является основой или причиной сильных реакций, которые обозначают ложь, то тогда существует определенная опасность впасть в заблуждение в связи с большими реакциями, вызываемыми личными эмоциональными проблемами... Является установленным тот факт, что слова, затрагивающие эмоционально значимые зоны, вызовут большие реакции, невзирая на ложь» [32, р. 165].

Более того, с позиции «теории конфликта» не поддается объяснению хорошо известный факт возникновения больших реакций при предъявлении психически значимых стимулов, когда от испытуемого вообще не требуются ответы (так называемый молчаливый тест — silent-test) и практически исключается сама возможность возникновения «конфликта противоборствующих тенденций» [35; 41, р. 150—164].

Завершает «мотивационно-эмоциональный класс» теоретических концепций условно-рефлекторная теория, фундаментом для которой послужили принципы, открытые И. П. Павловым при изучении высшей нервной деятельности. «Эта теория основана на том, что критические вопросы порождают дифференцированное физиологическое реагирование в силу того, что они обусловлены прошлым опытом проверяемого. Согласно такому подходу, чем серьезнее преступление, тем сильнее реакции, которые будут вызваны этими критическими вопросами» [31, р. 102]. При внешней простоте и кажущейся очевидности, данная теоретическая концепция, по-видимому, еще более уязвима, чем «теория конфликта». Если согласиться с этой «теорией», то дать приемлемое объяснение психофизиологическим реакциям на ложь в ходе лабораторных экспериментов, где процент детекции весьма высок (например, в экспериментах с идентификацией карты, которую выбрал и скрывает испытуемый), — не представлялось бы возможным.

Общим недостатком теорий «мотивационно-эмоционального класса», по мнению ведущих зарубежных специалистов, являются «сложности при объяснении значительной успешности детекции лжи в "мягких" условиях, когда у испытуемых нет высокой мотивации избегать обнаружения лжи, когда вообще не требуется лгать, когда испытуемые не пытаются скрывать значимую информацию и даже когда испытуемые не подозревают, что их реакции регистрируются полиграфом» [31, р. 106—107].

В определенной мере указанный изъян пытаются устранить теории, основывающиеся на «когнитивных факторах», связанных с восприятием и переработкой стимулов, предъявляемых испытуемому в тесте с применением полиграфа.

Так, четвертой из «теорий полиграфа» является так называемая теория активации, согласно которой «детекция происходит из-за различной акти-вационной силы предъявляемых стимулов» [30, р. 447]. Для экспериментального обоснования этой теории привлекают введенное Д. Ликкеном в 1959 г. понятие «знания виновного». Его суть заключается в том, что признак преступления «только для виновного субъекта будет иметь особое значение, "сигнализируя ценность", которая будет вести к ориентировочному рефлексу, более сильному, чем на другие... (признаки, не связанные с преступлением. — Авт.) ... Понятно, что для субъектов, которые не обладают "знаниями виновного", все темы равны и вызывают обыкновенные ориентировочные рефлексы, которые будут угасать при повторениях» [37, р. 728].

Именно этим и определяется «когнитивный» элемент теории активации, в силу которого «ударение делается скорее на том факте, что индивид что-то знает, чем на его эмоциях, страхах, обусловленных ответах или лжи» [31, р. 108].

В целом эта теория хорошо согласуется с результатами многих лабораторных исследований, проводимых в данной области. В частности, применение теории активации позволяет понять причины существенных различий в эффективности выделения психически значимых стимулов при различных уровнях мотивации [31, 40, 41]. (Необходимо упомянуть, что результаты экспериментальных исследований, направленные на подтверждение теории активации, основываются, как правило, на регистрации кожно-гальванического рефлекса (КГР) — единственного физиологического показателя, в отношении которого зарубежные исследователи могли применить объективную количественную оценку наблюдаемых реакций.)

Теория активации не нашла широкого признания у операторов полиграфа. По мнению ведущих специалистов в этой области Дж. Рейда и Ф. Инбау, «теория активации» может быть доминирующей в лабораторных экспериментах, но в полевых (т. е. реальных. — Авт.) условиях угроза наказаний подавляет эффект бдительности и внимания, найденный в лабора-тории. Это различие используется операторами полиграфа для объяснения эффективности КГР в лабораторных условиях, но не в полевых» [30, р. 447].

Рассмотренными выше пятью «теориями полиграфа» не исчерпываются попытки зарубежных ученых и специалистов создать надежную теоретическую основу метода СПФИ. Ведущие специалисты Израиля и Канады Г. Бен-Шахар и Дж. Фюреди в 1990 г. констатировали, что «ни одна из теорий и ни один из теоретических подходов не способны охватить весь объем данных» [31, р. 113], наблюдаемых при использовании психофизиологического метода детекции лжи. Поэтому «соломоновым решением» в сложившейся к началу 90-х годов ситуации, по-видимому, следует признать мнение Дэвиса, который, исходя из того, что «обсуждавшиеся теории не противоречат друг другу», пришел к компромиссному заключению: «весьма возможно, они все (т. е. теории. — Авт.) действительно в определенной мере работают в ситуации детекции лжи» [32, р. 168].

В целом разработка теории испытаний выдвигается на первое место среди вопросов, стоящих на современном этапе при применении полиграфа в специальных целях: по оценке экспертов Конгресса США, сделанной еще в 1983 г., для создания всеобъемлющей «теории полиграфа» прежде всего, необходимо «проведение фундаментальных исследований, основанных на новейших достижениях психологии, физиологии, психиатрии, медицины и нейронаук» [42, р. 106].

Литература

  1. Воронин Л. Г., Коновалов В. Ф. Электрографические следовые процессы и память. М.: Наука, 1976.
  2. Вышинский А. Проблемы оценки доказательств в советском уголовном процессе // Проблемы уголовной политики. М.: Юрид. изд. НКЮ СССР, 1937. Кн. 4. С. 13-38.
  3. Добрынин Н. Ф. Введение в психологию. М.: Гос. изд-во, 1929.
  4. Карамзин Н. М. Предания веков. М.: Правда, 1988.
  5. Коган Я. М. Ассоциативный эксперимент в применении к изучению личности преступника // Изучение преступности и пенитенциарная практика. Одесса, 1927.
  6. Краткий психологический словарь / Под общ. ред. А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского. М.: Политиздат, 1985.
  7. Криминалистика / Под ред. И.Ф. Пантелеева и Н. А. Селиванова. М.: Юрид. лит., 1984.
  8. Ларин А. М. Нетрадиционные методы раскрытия преступлений // Государство и право. 1995. № 9. С. 60—66.
  9. Липпман О., Адам Л. Ложь в праве. Харьков: Юрид. изд. Украины, 1929.
  10. Лурия А. Р. Диагностика следов аффекта // Психология эмоций: Тексты. М.: Изд-во МГУ, 1984. С. 228-234.
  11. Лурия А. Р. Экспериментальная психология в судебно-следст-венном деле//Сов. право. 1927. № 2(26). С. 84-100.
  12. Лурия А. Р. Этапы пройденного пути: Научная биография. М.: Изд-во МГУ, 1982.
  13. Митричев В., Холодный Ю. Полиграф как средство получения ори-ентирующей криминалистической информации // Записки криминалистов М.: Юрикон, 1993. Вып. I. С. 173—180.
  14. Митричев В., Холодный Ю. Правовые аспекты применения полиграфа в оперативно-розыскной деятельности // Записки криминалистов, М.: Юрикон, 1995. Вып. 5. С. 218-223.
  15. Платонов К. К. Краткий словарь системы психологических понятий. М.: Высшая школа, 1984.
  16. Полянский Н. Доказательства в иностранном уголовном процессе. Вопросы и тенденции нового времени. М.: Юрид. изд-во МЮ СССР, 1946. С. 63-76.
  17. Полянский П. Проблема «механизации» уголовного процесса в США//Советское государство и право. 1941. № 1С. 115—121.
  18. Порубов П. И. Допрос в советском уголовном процессе и крими-налистике. Минск: Вышэйшая школа, 1968.
  19. Психологический словарь / Под ред. В. В. Давыдова, А. В. Запорожца, Б. Ф. Ломова и др. М.: Педагогика, 1983.
  20. Психология. Словарь / Под общ. ред. А. В. Петровского и М.Г. Ярошевского. М.: Политиздат, 1990.
  21. Райт Г. Д. Свидетель колдовства. М.: Молодая гвардия, 1971.
  22. Розовский Б. Г. Об использовании технических средств в допросе // Криминалистика и судебная экспертиза. Киев: РИО МООП УССР, 1967. Вып. С. 139-144.
  23. Симонов П. В. Высшая нервная деятельность человека: (мотиваци-онно-эмоциональные аспекты). М.: Наука, 1975.
  24. Строгович М. Внутреннее судейское убеждение и оценка доказательств в уголовном процессе // Проблемы уголовной политики. М.: Юрид. изд. НКЮ СССР, 1937. Кн. 4. С. 39-55.
  25. Строгович М. Теория доказательств в уголовном процессе // Советское право. 1927. № 2 (26). С. 58—83.
  26. Строгович М. С, Пантелеев И.Ф. Укрепление социалистической законности в уголовном судопроизводстве // Советское государство и право. 1978. № 6. С. 67—73.
  27. Холодный Ю. И. И познаешь истину // Служба безопасности. 1993. № 4. С. 23-26.
  28. ХэссетДж. Введение в психофизиологию. М.: Мир, 1981.
  29. Яниг В. Вегетативная нервная система // Физиология человека. Нервная система. М.: Мир, 1985. Т. I. С. 167—219.
  30. Borland G.H., Raskin D.C. Detection of deception // Electrodernial activity in psychological research. N. Y.: Acad. Press, 1973. P. 419—477.
  31. Ben-Shkufiar G., Furedy J. Theories and applications in (he detection of deception. A psychophysiological and international perspective. N. Y. Inc.: Springer-Verlag, 1990.
  32. Davis R. C. Physiological responses as a means of evaluating information // The manipulation of human behavior / Eds. A. D. Bidermanm, H. Zimmer. N. Y.: Wiley, 1961. P. 142-168.
  33. Gustafson L., Orne M. Effects of heightened motivation on the detection of deception // J. Applied Psychology. 1963. V. 47. P. 408—411.
  34. Horneman C, O'Gorman J. Detectability in the card test as a function of the subject's verbal response // Psychophysiology. 1985. V. 22. № 3. P. 330-333.
  35. Hovrath F., Reid J. The polygraph silent answer test // J. Criminal Law, Criminology and Police Science. 1972. Y. 63. P. 285—293.
  36. Luria A. R. The nature of human conflicts. N. Y.: Liverwright, 1932. P. 77-127.
  37. Lykken D. Psychology and the lie detection industry // Amer. Psychologist. 1974. V. 29. P. 725-739.
  38. Lykken D. T. Polygraphic interrogation // Nature. 1984. V. 307. № 5952. P. 681-684.
  39. Nagle D. E. The polygraph in employment: applications and legal con-siderations//Polygraph. 1985. V. 14. № 1. P. 1-33.
  40. Orne M. Т.. Theckrey R. I., Paskevitz D. L. On detection of deception. A model for the study of physiological effects of psychological stimuli //Handbook of psychophysiology. N. Y.: Holt Inc., 1972. P. 743-785.
  41. Reid J., Inbau F. Truth and deception. The polygraph («lie-detector») technique. Baltimore; The Williams and Wilkins C°., 1977 (2-nd edit.).
  42. Scientific validity of polygraph testing: a research review and evaluation — a technical memorandum. Washington, DC: U. S. Congress, Office of Technology Assessment, 1983.
  43. Thackray R., Orne M. A comparison of physiological indices in detection of deception // Psychophysiology. 1968. V. 4. P. 329-339.
  44. Trovillo P. V. A history of lie detection // J. Criminal Low and Criminology. 1939. V. 29. № 6. P. 848-881.




Описание В ряде развитых зарубежных стран на протяжении десятилетий рнстивно используется метод специальных психофизиологических исследований реакций человека с помощью полиграфа — более известный как метод испытаний или проверок на полиграфе (часто неверно называемом "детектор лжи") — в тех случаях, когда необходимо установить причастность конкретного лица к событиям, которые он пытается утаить. [Психология мотивации и эмоций. / Под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер, М.В. Фаликман. М., 2002. С. 515-533]
Рейтинг
0/5 на основе 0 голосов. Медианный рейтинг 0.
Теги , , , , , ,
Просмотры 7658 просмотров. В среднем 7658 просмотров в день.
Похожие статьи