В силу целого ряда причин нельзя одновременно предъявлять большое число звуковых сигналов, так, чтобы они были в достаточной степени различимы. Это обстоятельство задержало изучение гипотетического слухового регистра, хотя, например, У. Найссер [407] был настолько уверен в его существовании, что даже предложил вошедший в специальную литературу термин «эхоическая память». Предполагалось, что это точная реплика акустических событий, которая продолжает «звучать в нас» после их окончания, позволяя отвечать на справедливые упреки: «Да ты меня совершенно не слушаешь!» [42; 461; 593].

Наиболее полной имитацией методики частичного отчета в слуховой модальности является работа Ч. Дарвина, М. Турвея и Р. Краудера [204]. За одну секунду испытуемым последовательно предъявлялись три тройки букв и цифр. В каждой тройке один стимул предъявлялся на левое ухо, другой — на правое, а третий — на оба сразу. Послеинструкция указывала, с «какого места» воспроизводить информацию. Естественно, вводилось и контрольное условие полного воспроизведения. Результаты, на первый взгляд, также оказались знакомыми: при увеличении задержки послеинструкции наблюдалась типичная «функция затухания», затянувшаяся, правда, на четыре секунды. Вместе с тем перепад результатов на этом временном отрезке едва достигал половины единицы материала (при абсолютном уровне пять единиц), что, конечно, слишком мало для доказательства существования независимого блока хранения с «почти неограниченным объемом сенсорной информации». Не прояснили вопроса и другие исследования, проводившиеся, в частности, с помощью предъявления акустически сжатых последовательностей цифр. Эта методика широко использовалась в работах Д. Холдинга и его сотрудников [289]. Вопреки большинству других сообщений они вообще не нашли преимущества частичного отчета перед полным, установив дополнительно ряд неожиданных с точки зрения гипотезы эхоической памяти фактов, таких как наличие выраженного эффекта первичности (хотя «эхо» первых элементов должно было бы «затухать» в первую очередь), а также появление слабого преимущества частичного отчета при увеличении интервалов между стимулами. Последнее изменение условий, очевидно, увеличивает время, в течение которого должен сохраняться эхоический след, тем не менее результаты улучшались. По-видимому, и в этом случае речь идет не столько о накоплении информации, сколько о процессах восприятия последовательности акустических событий. Обращает внимание тот факт, что во всех этих работах число символов, якобы хранящихся в эхоической памяти, с трудом достигало нижней границы «магического числа» Дж. Миллера.

Множество исследований было посвящено анализу более элементарных временных характеристик слуха, аналогичных инерции зрения. Идеалом здесь также была количественная конвергенция результатов. Однако если при детекции повторяющихся участков сложного акустического сообщения продолжительность эхоического следа достигала двух секунд, то методика синхронизации начала и конца звукового стимула со вспышкой света дала оценку, равную 130 мс [218]. Инерция слуха определялась в последнем случае моментом предъявления стимула, так что звуковой сигнал длительностью 10 мс имел инерцию 120 мс, а длительностью 100 мс — 30 мс. К сожалению, согласно результатам другой методики, основанной на нахождении минимального интервала, который позволяет различать два звуковых сигнала, продолжительность эхоической памяти при длительности первого стимула, равной 200 мс, составила 225 мс (см. [200; 289]).

Серию широкоизвестных исследований переработки слуховой информации человеком провел Д. Массаро [379]. Он установил, в частности, что при обратной маскировке опознание звуковых тонов нарушается, если асинхронность предъявления маски становится меньше 250 мс. Этой величиной Д. Массаро и оценивает продолжительность «преперцептивного слухового образа», который представляет собой лишь другое название для эхоической памяти. Он же показал, что кроме «маскировки опознания» существуют другие виды маскировки, например, «маскировка обнаружения», определяемая тем интервалом, при котором испытуемый затрудняется сказать, был ли предъявлен тестовый стимул. Этот интервал оказывается на порядок меньше. Поскольку временная разрешающая способность слуховой системы исключительно высока, особенно в задачах локализации звуков, то в принципе можно было бы разработать методику, фиксирующую существование интервалов маскировки (инерции эхоического следа?), равных десятым или даже сотым долям миллисекунды. Во всех этих случаях речь идет, очевидно, о совершенно разных процессах, несводимых к представлению об эхоической памяти. Именно поэтому сомнение вызывает и оценка 250 мс, приводимая Д. Массаро. Возможно, это время, которое уходит на выполнение определенных перцептивных операций. Собственно сохранение слуховой перцептивной информации тогда могло бы продолжаться в течение более длительного времени. Так, в экспериментах Ф. Крэйка и М. Кирснера [195] было показано, что информация об интонациях голоса доступна испытуемым через 8 секунд после предъявления речевого сообщения, а при некоторых условиях ее влияние обнаруживается и через несколько минут. Можно и нужно ли говорить здесь об эхоической памяти — во многом зависит от уточнения определений, связанного с дальнейшим изучением мик-рогенеза слухового восприятия.

Другая линия исследований была начата Р. Краудером и Дж. Мортоном [200]. Они предпочитают говорить о «прекатегориальном акустическом хранилище». «Прекатегориальность» означает фиксацию грубых физических характеристик и отсутствие анализа значения, для выделения которого необходимо предварительное получение стимулами вербальных наименований. Согласно этим авторам, о существовании прекатегориального хранилища свидетельствуют три эффекта: эффект недавности (хотя его чаще связывают с кратковременной памятью), модальностный эффект — более выраженный эффект недавности после слухового предъявления по сравнению со зрительным и особенно эффект аудиторного суффикса.

В типичном эксперименте испытуемому предъявляются 6—10 акустических стимулов (обычно буквы, цифры или слоги, но иногда также естественные шумы или музыкальные звуки [289]). За этими стимулами последним в ряду следует заранее известный «суффикс» (скажем, слово «нуль»), который нужно просто игнорировать. В контрольном условии вместо суффикса в начале ряда предъявляется префикс (например, тот же «нуль»). Данные говорят о снижении успешности воспроизведения элементов, непосредственно предшествующих суффиксу. Считается, что суффикс оказывает это влияние, интерферируя с информацией о стимулах, хранящейся в «очень коротком» (примерно две секунды) «прекатегориальном хранилище». По данным Р. Краудера и других авторов [200], эффект суффикса может быть уменьшен при введении грубых физических различий между суффиксом и последними элементами ряда, таких как изменение тембра голоса, положения в феноменальном пространстве, переход к неречевым звукам и т. д. Эти факты действительно выглядят весьма убедительно, но в последние годы были обнаружены некоторые осложняющие обстоятельства. Ч. Дарвин и А. Бэддели [119] показали, что суффикс и другие эффекты «не работают», если ряд стимулов состоит из слогов, отличающихся согласными (например, «ба», «га», «да»...), и восстанавливаются, когда они отличаются гласными («ги», «га», «ге»...). Этот результат может говорить о чем угодно, но только не об отсутствии тонкого фонологического анализа. Есть также одно предварительное сообщение, которое ставит под сомнение тезис о «прекатегориальности» эффекта суффикса. Оказалось, что данный эффект уменьшается почти на 20%, если в качестве суффикса используется синоним последнего слова ряда [474].

Оценивая накопленные к концу 70-х годов экспериментальные данные, Р. Краудер пишет, что «в общем и целом они соответствуют модели эхоической памяти, но не являются сами по себе достаточными для того, чтобы заставить принять эту модель» [200, 367]. С этим выводом трудно согласиться. Одно то, что оценки продолжительности эхоического хранения иногда различаются между собой на два порядка, доказывает, что и эта частная попытка гомогенизации психологических феноменов в когнитивной психологии окончилась неудачей.

Основной альтернативой модели эхоической памяти сейчас становятся представления, близкие идеям гештальтпсихологии. Например, Д. Канеман [318; 319] считает, что присутствие суффикса меняет перцептивную организацию ряда, ухудшая условия восприятия релевантных элементов. В доказательство своей точки зрения он продемонстрировал существование эффекта суффикса в зрительной модальности. Лучшей иллюстрацией? возрождения идей гештальтпсихологии служит серия исследований перцептивной организации звуковых тонов, аналогичная работам М. Вертхаймера начала 20-х годов. Их автор — А. Бригман [143] — описывает найденные закономерности в терминах классических законов сходства, близости, простоты, хорошего продолжения, вхождения без остатка и общей судьбы (ср. [23]).